прервал Дим, один из тех самых четверых, которых я лечил. Он, шевельнувшись сказав:
— Глава. Я ощущаю боль, но воздействие слишком мало, вы можете смело усилить вашу тренировку.
Я лишь про себя вздохнул. Эк он меня. Боль уже вписана, что значит усилить? Я знаю только один символ боли. Но и оставлять всё как есть нельзя, я знаю этот взгляд: оценивающий, со скрытым вызовом. Не зря Дим был среди тех троих, чьё лечение закроет самое большое число вопросов. Я не сомневасюь в верности Дима, но его верность будет принадлежать мне только если я докажу лично ему, что достоин её.
Вижу два пути. Первый путь — это вписать не символ Древних, а простую вязь. Например, «сильная боль», «очень сильная боль» или «боль от сломанной ноги», «боль от трёх сломанных ног», проверяя и подбирая таким образом силу этой самой боли. А можно пойти другим путём.
С этой мыслью я добавил цвет Указу и Дим в тот же миг не то, что побледнел, а посерел. Я впился в него взглядом, готовый каждый миг стереть символ боли, предупредил:
— Если нестерпимо, подними руку, я тут же уменьшу своё давление.
Тот шевельнул непослушными губами:
— Тер-пи-мо, гла-ва.
Через вдох сразу двое потребовали:
— Глава, добавьте нам так же, как брату Диму.
Всем идущим этапа Предводителя хватило боли в два цвета. Указ на тело и разум.
А вот с Властелинами этого, ожидаемо, оказалось мало. Ладно, с ними я…
Я даже не додумал мысль до конца, потому как Седой повернул ко мне голову и очень медленно кивнул.
Это могло значить только одно — приманка в ловушке оказалась слишком лакомой, и наш соглядатай не выдержал.
Тем временем уже Рутгош повернул голову, оглядывая своих подчинённых и медленно указал левой рукой куда-то себе за спину и вправо, правую же опустил к поясу. Через миг искатели как один повторили этот последний жест, явно готовясь достать оружие. Опомнившись, я стёр символ боли в их Указах. Сейчас у нас будет дело поважней, чем тренировка.
Ещё через вдох Седой сорвался с места, взметнув из-под сапог настоящий фонтан песка, и тут же Рутгош рявкнул:
— Враг — взять!
Мне нужно было всего половина вдоха, чтобы развернуться, но половина искателей к этому времени уже была вне стен алого поместья. Оставалось лишь следовать по их следам вместе с оставшейся половиной искателей и старейшиной Рутгошем.
Когда мы, наконец, догнали их, там нашёлся почти десяток ошарашенных идущих из внешней части семьи, Седой, вторая половина искателей и лохматый, грязный мужик, которого они окружили с мечами.
Если Седой и участвовал в схвате, то лишь затем, чтобы указать остальным, кто здесь враг и не дать ему сбежать в первые мгновения, сейчас искатели дрались сами.
И ни то, что соглядатай был на этапе Властелина, ни то, что он сжимал в руке тяжёлый меч — ему не особо помогали. Я даже усомнился, что в первый день выхода из города в схватке против меня и во всех следующих тренировках бывшие орденцы выкладывались в полную силу и не поддавались своему главе.
Вот сейчас я наглядно видел — против десяти искателей этапа Предводителя мне в зонах запретов придётся очень и очень туго. Таких слаженных действий я не видел со времён Поля Битвы Второго пояса и идущих из Ордена Поющих Мечей. И здесь не выбьешь главного, на ком держится это единение, это пот и боль от сотен, если не тысяч тренировок, это въелось в кровь и плоть.
Но это пока неважно, сейчас у меня есть своя задача, и я должен выполнить её, пока наш соглядатай не понял, что сбежать у него не получится.
Я замер на месте, пристально вглядываясь в пустоту над головой соглядатая. Никаких действующих Указов и контрактов. Кем бы он ни был, он был от этого свободен. Но свободен лишь сейчас, и вряд ли был свободен в прошлом, на всех своих прошлых этапах пути к Небу.
Не обращая внимания на крики и звон стали, я пытался применить одну из новых граней своего таланта — отыскать следы старого клейма на душе этого идущего.
Мне понадобилось двадцать вдохов на то, чтобы доказать — все тренировки были не зря. За это время соглядатай ранил пятерых, прошёл сорок шагов и, возможно даже, ощутил надежду на побег. А затем я сложил разбитые куски старой печати и наполнил их своей силой и знаками.
Слабость. Запрет убивать себя. Молчание.
Через вдох всё закончилось. Или, если смотреть с другой точки зрения, всё только началось.
Я шагнул ближе к буквально распятому на земле соглядатаю и спросил:
— Ну что, раз ты решил узнать тайну особой тренировки, то и нам пора услышать, кто же тебя послал?
Глава 5
Конечно, под Указом молчания он ничего ответить мне не сумел. И именно этого я и добивался, ведь вокруг сейчас слишком много лишних ушей. Для них я и произнёс следующую громкую и напыщенную фразу:
— Уверен, ты недолго будешь молчать, ведь даже убить себя у тебя не хватило смелости.
Пойманный принялся пучить глаза, явно несогласный с тем, что услышал, но кто бы дал ему возможность высказаться?
Искатели подхватили его за руки-ноги и шустро потащили туда, куда он так хотел проникнуть хотя бы восприятием — в разрушенное поместье с алой крышей.
Седой повёл тяжёлым взглядом по сторонам, а затем рявкнул:
— Разошлись! Или вам тоже нужны тайны семьи?
Оказалось, не нужны. Мне, впрочем, в этот же миг стало не до веселья — Указ, который я наложил на пойманного, начал дрожать и истончаться точно в тех местах, где совсем недавно были разломы. Всё, что мне оставалось, это семенить за ним и вливать на ходу дополнительную силу в новосозданную печать, пытаясь удержать её целостность. Выходило не очень.
После очередной порции силы души печать успокаивалась, но лишь на время, спустя десяток вдохов она снова пыталась рассыпаться.
— Глава, можно спрашивать.
Я отмахнулся от какого-то умника. Какой спрашивать, если с каждым разом силы нужно всё больше, а сама печать начала уродливо искажаться. Какого дарса?
Ещё одно, что мне оставалось попробовать — изменить саму печать. Я нашёл на чужой душе осколки обычной имперской печати Указа, использовав их для создания своей, сейчас же сломал, смял её сам, превращая в печать сектантов. Это тоже оказалось неожиданно непросто, но я справился и замер,
