не остается. Нет страха. Колебаний. Словно какое-то пугающе сложное алгебраическое уравнение внезапно упростилось и теперь ответ ясен как божий день.
Я снова откидываюсь назад и обхватываю его подбородок руками.
— Я хочу делать больше, чем просто целоваться.
Винсент кивает.
— Так же, как я прижимал тебя к книжному шкафу?
— Что-то похожее.
— Ну… — один уголок его рта приподнимается. — Если тебе это показалось впечатляющим, представь, что я могу сделать двумя руками.
— Покажи, — требую я.
— Показать что?
— Действительно нужно, чтобы я произнесла это вслух?
Он моргает, изображая притворную невинность.
Это битва.
Я смотрю на огромного темноглазого баскетболиста, чьи руки лежат на моих бедрах. Винсент благосклонно улыбается в ответ, ресницы трепещут.
— Давай, Холидей, — бормочет он. — Используй слова.
Это… что-то делает со мной.
— Перестань дразниться, — говорю я, затаив дыхание. — И, черт возьми, прикоснись ко мне.
Я хватаю запястье руки, которая все еще сжимает мою задницу и пытаюсь направить ее к себе спереди. Не могу поверить, что надела джинсы. Не могу поверить, что он тоже. Я ненавижу их. Хочу, чтобы джинсы исчезли, немедленно и я больше никогда не хочу их видеть.
— Один или два? — спрашивает Винсент грубым голосом.
— Что…?
Он медленно моргает.
— Подними руку.
Я понятия не имею, к чему он клонит, но следую приказу. Винсент поднимает руку и прижимает свою ладонь к моей, соединяя пальцы. Его рука, конечно, огромная. Мужчина может держать в ладони баскетбольный мяч. Но только когда пошевеливает указательным пальцем, привлекая внимание к тому факту, что его палец на дюйм длиннее и почти в два раза шире моего, я понимаю, о чем он.
Ох.
Ох.
Я дрожу совсем чуть-чуть, когда протягиваю ладонь и беру Винсента за руку. Он позволяет взять ее и перевернуть, изучая широкую ладонь и длинные пальцы, прежде чем я провожу большим пальцем по суставу его запястья. Винсент дрожит, тоже совсем чуть-чуть. Хотя, думаю, это могло бы стать воображением.
— Я спрашиваю, с чем ты можешь справиться, Холидей, — говорит он. — С одним пальцем или двумя.
— Двумя, — выпаливаю я. — Я могу справиться с двумя.
Надеюсь. Не уверена, что переживу эту ночь.
— Хорошо. Итак, я собираюсь ввести в тебя два пальца, — говорит Винсент, осторожно переворачивая руку. — А собираюсь согнуть их вот так и ты кончишь мне на руку.
От одних этих слов кажется, что я вся горю. Но затем Винсент сгибает пальцы, прикосновение к коже и сила, которой он обладает в одной глупо огромной руке, заставляет мышцы глубоко в животе сжаться.
— Хорошо, — говорю я с дрожащим смешком. — Давай не будем слишком уверены в своих способностях.
Винсент невинно моргает.
— Я просто пытаюсь доходчиво объяснить.
Он точно знает, что делает. И лучше не останавливаться.
Я откидываюсь на кровать, мягкий порыв воздуха вырывается из подушки. Пуховое одеяло гладкое и без крошек под руками. Это не что-то вроде неубранного, кишащего клопами беспорядка. Нина, Харпер и я всегда шутим по поводу того, что в комнатах у парней из колледжа. Винсент следит за чистотой и светом в своем пространстве. Не знаю, что говорит обо мне то, что это сильно заводит.
Винсент следует за мной, руки по обе стороны от головы. Он выглядит таким красивым. Темные волосы падают на темные глаза. Бицепсы напрягаются под рукавами футболки, которая задралась ровно настолько, чтобы обнажить полоску кожи над поясом джинсов.
Это происходит.
Я потратила так много часов, читая о том, как персонажи раздеваются. Опосредованно пережила тысячу различных ритуалов поцелуев, раздевания, обмена горячими словами и нежными признаниями. И теперь, когда я здесь, на самом деле переживаю это все, о чем могла только мечтать, я очень, очень надеюсь, что Винсент считает меня красивой. Это такая глупая мысль. Еще на первом курсе я поклялась себе, что перестану позволять мужскому взгляду влиять на мои решения. Но взгляд конкертно этого мужчины все испортил. Винсент, должно быть, уже достаточно хорошо меня знает, чтобы распознать страдальческое выражение лица, потому что толкает коленом мою ногу.
— Поговори со мной, Холидей.
Мои глаза снова фокусируются на Винсенте, который наблюдает с некоторым беспокойством.
— Полегче, ладно? — я пытаюсь обратить это в шутку, но голос дрожит.
Винсент ловит эту перемену. Его рука — та, что наконец освободилась от бандажа — находит мою и переплетает наши пальцы. Она такая мягкая.
Я немного ненавижу его за это, потому что в груди что-то сжимается так сильно, что почти невыносимо.
— Эй, — говорит он.
— Эй, — как попугай, повторяю я.
— Я сделаю все, что скажешь. Ты здесь главная.
Не могу определить, то ли комната необъяснимо стала меньше, то ли низкий и рокочущий ритм его голоса подобен тяжелому одеялу, накинутому на плечи, но мне внезапно становится на десять градусов теплее. Та странная дрожь, которую начало испытывать тело, проходит. Я замираю. Спокойно.
Ты главная.
— Я доверяю тебе, — выпаливаю я, хотя он и не спрашивал.
Винсент мгновение смотрит на меня, темные глаза сверкают в мягком свете, прежде чем опуститься на колени и нежно поцеловать меня в лоб. Этот момент слишком серьезен и сентиментален, чтобы соответствовать приглушенным звукам студенческого разврата, просачивающимся сквозь половицы.
— Я не подведу тебя, Холидей, — говорит Винсент. Затем, с той же серьезностью продолжает: — А теперь давай снимем с тебя эти штаны.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Винсент, как истинный джентльмен, расстегивает пуговицу и тянет молнию на джинсах вниз, стягивая их с бедер и икр, оставляя меня носках, которые выглядят совершенно глупо теперь, когда ноги обнажены. Но Винсент не смеется над дурацкими разнокалиберными носками, один в цветочках, другой с мультяшным черным котом.
Его взгляд прикован к тому месту, где одолженное боди застегивается у меня между ног.
— Это… — говорит он, просовывая палец под ткань на бедре, а затем позволяя ей вернуться к коже со шлепком. — Мне нравится эта штука. Чем бы это, черт возьми, ни было.
Я фыркаю.
— Это называется боди.
Винсент поджимает губы, словно пытаясь удержаться от того, чтобы что-то не сказать.
— Ну что? — требую я, не в силах вынести красивую ухмылку.
— Ладно, ты возненавидишь меня за это, но когда-нибудь видела тренировочные штаны, которые баскетболисты надевают перед играми? Те, что с застежками по бокам? А потом просто, блять, срывают их?
Смех срывается с моих губ.
— Винсент! Почему ты так говоришь?
— Это одна из тех ситуаций? — спрашивает он сквозь собственный смех.
— О, ни в коем случае, — говорю я, стараясь выглядеть суровой несмотря на то, что все еще улыбаюсь. — Это боди принадлежит моей соседке по
