чувствительна значительная разница, и я сообщил об этом приставленным ко мне офицерам, но не могу получить от них никакого положительного ответа. В другом письме того же года принц сообщал, что просил башмаки и обувь для себя и детей, но не получил ответа, отдал тогда чинить старые, но оказалось, что их уже никак не исправить»[139].
Не получали они и должного медицинского ухода. Старались обходиться теми средствами, которые сами могли обеспечить, перетерпеть, а уж при сильном жаре – опять же самостоятельно пускали себе кровь. Призвать доктора можно было, но делали это крайне редко, так как приходящий лекарь непременно издевался над заключенными: то шуточно излишне расшаркивался перед ними, то насмехался, а то и просто кричал. Ему уже и говорили: «Хочешь дай лекарство, не хочешь – не давай, только не ругайся». Хорошо хоть дети заболевали не часто. Хорошее, качественное потомство получилось у Антона Ульриха и Анны Леопольдовны: выжили все родившиеся, редко болели даже в заключении, успешно перенесли оспу.
Немаловажно здесь, что жили они вместе. Были семьей, общались, мечтали, заботились друг о друге. Отец, худо-бедно, по мере своих возможностей, учил детей читать, писать, рассказывал о мире. О хорошем образовании, конечно, не могло быть и речи. Антон Ульрих в принципе переживал, не окажется ли преступлением домашнее обучение грамоте, оттого и писал ходатайство на имя Елизаветы Петровны, разрешить познавать, читать и писать, аргументируя высокими мотивами, как теми, что дети живут и ничего не знают о Боге, не знают о Слове Божьем. Императрица не сочла необходимым отвечать. Это можно было понять по-разному. Предпочли счесть не как отсутствие разрешения, а как молчаливое согласие. Чтению обучились, писать тоже (правда, нельзя им было письма слать, да и не было знакомых адресатов у них в целом мире). Иностранных языков детям отец не давал, хотя владел, по крайней мере, немецким, французским. Судя по всему, считал это излишним. Антоновичи говорили только на русском языке, да притом с проявившимся у них северным поморским выговором[140].
Из одного окна члены семьи могли видеть только часть реки, песчаную большую дорогу из другого, третье окно выходило в сад, где росли березы, папоротник и крапива. В сад они могли выходить, прямо из своих комнат по лестнице. Эта возможность представляется чуть ли не райской, если сравнить её с тем, в каких условиях жил Иван Антонович. В саду им позволялось[141] не только ходить и дышать, но работать, вести небольшое хозяйство, включающее даже кур и уток. А это уже возможность сохранять свой человеческий облик, совершая осмысленную полезную деятельность, поддерживать свое здоровье, занимаясь физическим трудом. А в качестве особого развлечения, которое, надо полагать, случалось далеко не каждый день, можно было на карете с лошадьми отъезжать от дома на целых 200 саженей, что равняется почти половине километра. В этом путешествии они могли видеть, например, помимо своего места пребывания еще и луг, мечтали на нем погулять, но им это уже было не дозволено.
Но и следует отметить, что в общем, жизнь всей этой холмогорской компании, включающей в широком смысле и охрану, и служителей – не была тихой. Взрослые, да притом молодые, люди были заперты в одном помещении. Оттого и проявлялись склоки, страсти, скандалы. Главный надзиратель Максим Вындомский был человеком тщеславным, любителем выпить, вспыльчивым. Он умудрился рассориться с командой – постоянно писал в Петербург доносы на всех, обвиняя во всех грехах: от пьянства, до покушения на свою жизнь.
Фрейлина Бина Менгден в череде своих связей родила от лекаря ребенка в 1749 году. После родов её и ранее склочный характер стал совершенно невыносимым, вплоть до того, что она шла на самые немыслимые поступки. Известен случай, когда Антон Ульрих в слезах разыскал офицеров, чтобы сообщить, что к нему в покои явилась Бина, подняла шум и крик, да намеревалась пройти в комнату, где лежали больные оспой дети. Принц её не пускал. Менгден устроила истерику, кричала, что как он её хочет бить, так и государыню он бить собирается. Чем дальше, тем её расстройство становилось всё хуже. Бина была сначала помещена в одиночное заключение, а через несколько лет изоляции отправлена в Ригу, где её ждала смерть от рук грабителя. К делу это, конечно, не относится, но упомянули, чтобы распрощаться с этой женщиной в нашей книге.
Кстати, что касается отношений принца с прекрасным полом, то Антон Ульрих не впал в целибат после смерти супруги, а состоял в отношениях известной степени с женщинами из обслуживающего персонала. Он даже периодически обзаводился новыми внебрачными детьми[142] (эти дети в 1780-х получат от императрицы пожизненные пенсионы, а одна из дочерей по имени Амалия выйдет замуж за поручика Карикина).
Принц вообще казался окружавшим его в Холмогорах людям человеком обаятельным. «Сам батюшка» его называли. Эдакий толстенький добрый чудак, перед всеми заискивающий, который любит, когда его кто угостит пирогом, да и сам готов делиться с караульными всем, что у него есть, а было у него не много – дарил он обноски своих шелковых чулок да износившиеся и ставшие тесными одежды. Мог и водкой угостить, ему она была положена, поставлялась, – наливал тайком и караульным и вполне открыто угощал заходившего к нему, в первую очередь, по этой причине Вындомского[143].
В Шлиссельбург
Про Ивана Антоновича родные, конечно же, вспоминали, только не знали, что с ним стало. У Елизаветы Антоновны, старшей из сестер, хранился в качестве главной и единственной семейной реликвии старый рубль с изображением профиля её брата, которому довелось когда-то числиться главой государства.
В 1755 году был задержан конокрад, который оказался известным в те годы авантюристом и беглым преступником Иваном Зубаревым. Следствие выяснило, что человек этот прибыл недавно из-за границы, где попал под влияние Кристофа Манштейна. Того самого, который когда-то арестовывал Бирона, а потом после прихода к власти Елизаветы и опалы, бежал в Пруссию, поступил там на службу и был теперь генерал адъютантом у Фридриха Великого. Вот этот самый Манштейн завербовал Зубарева, ввел его в заговор, в котором участие принимал еще, судя по всему, брат Антона Ульриха – генерал-майор прусской армии Фридрих-Франц Брауншвейг-Вольфенбюттельский. Зубарев должен был прибыть в Холмогоры, попасть к герцогу Брауншвейгскому и подготовить его и Ивана Антоновича к побегу. Следовало добраться им до Архангельска весной, где за ними прибудет корабль из Пруссии под видом торгового судна. Далее план был в том, что как только узники окажутся на свободе и заграницей, прусский король объявит войну Елизавете и приведет на трон снова Ивана. Зубарев, утверждал, что для выполнения порученного и прибыл в Россию, стал перетягивать на свою сторону раскольников, но был задержан.
Стоит ли верить
