стать этой столицей, к чему с такой страстью призывал неграмотный, самонадеянный пополан? Риму, миф о котором по-прежнему оказывал на людей огромное влияние? В Авиньоне были уверены, что этот призыв найдет поддержку тем скорее, если он будет исходить от понтифика, который, вняв мольбам многочисленной паствы, вернется в Италию, изберет местом своего пребывания Рим и тем самым вернет ему былое величие.
Таковы были планы Авиньонской курии, когда после нескольких неудачных попыток в Италию с целью восстановления светской власти пап отправился энергичный испанский кардинал Эгидий Альборноз[140]. Вместе с ним в Рим прибыл Кола ди Риенцо. Ранее он находился в Праге у императора Карла IV, после чего был отправлен в Авиньон, где ему было присвоено звание «сенатора Рима». Однако на этот раз его пребывание там продолжалось недолго: вступив в Рим 1 августа 1354 г., он был зверски убит 8 октября во время народного бунта. Миссия же кардинала Альборноза, напротив, имела успех. Этому немало способствовал и тот факт, что население было обессилено в результате недавней эпидемии чумы, бесконечных войн и смут. Воспользовавшись враждой между синьориями и городами Центральной Италии, кардинал предпринял попытку создания централизованного государства. По так называемой конституции Эгидия, предложенной им на заседании парламента, состоявшемся в г. Фано в 1357 г., папские владения были разделены на семь провинций, каждая из которых управлялась ректором. При этом Папское государство использовало опыт прошлых веков. Кроме того, по приказу Альборноса вдоль городов Центральной Италии — Нарни и Сполето — была построена мощная линия укреплений, возведенных для пресечения возможных попыток восстания. Воинственный кардинал умер в 1367 г. Однако даже по прошествии десяти лет, когда папа Григорий XI вернулся в Рим, в состав Папского государства входили, за исключением Флоренции, Сиены и некоторых других анклавов, все области Центральной Италии.
Вследствие Великой схизмы и ухудшения отношений между итальянскими государствами Григорию XI и его преемникам не удалось удержать власть над присоединенными к патримонию Св. Петра землями. Папское государство, на протяжении долгих десятилетий теснимое с севера синьорией Висконти, а с юга — правителями Анжуйской династии Неаполя, вновь оказалось в состоянии анархии, царившей в нем еще до прихода кардинала Альборноза. С тех пор папские владения представляли лакомый кусок для кондотьеров, многие из которых были выходцами из этих же мест: Браччо да Монтоне и Никколо Пиччинино были родом из Перуджи, Гаттамелата из Нарни, Муцио Аттендоло Сфорца (Сильный) и Альберико да Барбиано — из Романьи. И все они считали себя вправе претендовать на эти земли, а некоторым, в частности Браччо да Монтоне, удалось на время осуществить свои притязания. В 1410–1424 гг. прославленный кондотьер был синьором Перуджи, Ассизи и Ези.
Лишь начиная с первых десятилетий XV в., после смерти Браччо да Монтоне, завоевания Болоньи и окончания Великой схизмы, Папское государство постепенно обрело единство и внутренний мир. Это позволило папству ввести предложенные еще Альборнозом административные структуры и систему налогообложения. Их механизм был на удивление прост. Он сводился, с одной стороны, к предоставлению beati possidentes[141], а также патрициату городов и провинций целого ряда привилегий и права пользования доходами со своих владений, а с другой — к увеличению налоговых поступлений в казну римской курии. В результате вялой провинции становилось все труднее тягаться с энергичной столицей, а разбогатевшие папы-меценаты эпохи Возрождения принялись воссоздавать величие и славу республиканского Рима, о чем грезил Кола ди Риенцо. Таким образом, в то время как Рим вступал в золотую эпоху градостроительства и монументального искусства, города Папской области — Перуджа, Ассизи, Тоди, Асколи-Пичено, Сполето медленно увядали, превращаясь в «мертвые города» или, если хотите, в villes d’art[142], трепетно хранящие воспоминания о былом расцвете в эпоху коммун.
Интеллектуалы и кризис: Петрарка и Боккаччо
Общий анализ истории итальянских городов в период с первых десятилетий XIV и вплоть до середины XV в., на наш взгляд, подтверждает справедливость определения того времени как эпохи кризиса. Мы видим, что те факторы, благодаря которым в предыдущие века итальянские государства стали процветающими и наиболее развитыми областями на всем христианском Западе, постепенно утрачивают свое значение и эти государства входят в полосу глубокого кризиса. В результате в разной степени и с различной долей интенсивности элементы поступательного развития в отдельных государствах сталкиваются с тенденцией к кризису и регрессу.
Двойственность и нестабильность рассматриваемого нами периода отмечали люди, которые жили в ту эпоху, и прежде всего поколение, ставшее свидетелем и жертвой эпидемии «Черной смерти». Интеллектуалы оказались той единственной социальной группой, которая по понятным причинам наиболее живо откликалась на малейшие изменения социально-политической ситуации. Они как никто другой улавливали перемену ветра и видели свою задачу в том, чтобы предупредить общество о грозящей опасности.
Сказанное в полной мере относится к Франческо Петрарке. На протяжении своей долгой жизни (он родился в Ареццо в 1304 г. и умер в Аркуа близ Падуи в 1374 г.) Петрарка был свидетелем вторжения Баварца и вступления в Рим Кола ди Риенцо (восторженным почитателем которого он был), великой эпидемии чумы 1348 г. и нескончаемых войн. Неутомимый путешественник и выдающийся государственный деятель своей эпохи, он не раз «гостил» у крупнейших итальянских и европейских монархов: у пап в эпоху «Авиньонского пленения», у короля Роберта (из рук которого он получил лавровый венок по образцу античных поэтов), у синьора Милана архиепископа Джованни. Почетный прием был оказан Петрарке в Венецианской республике. Большой любитель прогулок в Альпах, восхищаясь красотой дикой природы, он вместе с тем не отказывался от прелести праздной жизни в роскошных дворцах и виллах. Испытав надежды и разочарования, тревоги и душевный подъем, Петрарка, как, возможно, никто другой, стал олицетворением своего века. Разве его «Канцоньере» (Canzoniere — «Книга песен»), воспитавшее не одно поколение писателей вплоть до эпохи Ренессанса и более позднего времени, не подробное описание долгой и плодотворной жизни автора, отчаянных поступков и горя неразделенной любви, духовных кризисов и вечных сомнений? Петрарке был чужд математически строгий мир дантовских убеждений. Схоластическая философия со свойственными ей энциклопедизмом и аристотелизмом, на которых Данте построил здание «Божественной комедии», представляется ему безнадежно устаревшей. Аристотелю, философу логики и физики, Петрарка предпочитает Платона, философа «идей» и мифов; «Сумме теологии» Фомы Аквинского — «Исповедь» (Confessiones) Августина Блаженного (Аврелия). Неслучайно в другом
