Волковых у оброчного крестьянина Семена Семенова.
А сего числа в собственной вотчинной канторе письменно в том, что он имеет в важности по первому пункту донесть со основанием в Тайной экспедиции, объявил для того:
Когда он по научению отца своего был еще в расколе, тогда, да и живучи уже в Москве года уже с полтора, в разные времена узнал он и точно сам видал и слыхал, что объявленной отец ево и протчия заметныя раскольники мужеска и женска полу, яко то главные раскольнические <…> учители и наставники, живущие в разных местах, а имянно в Олонецком уезде в называемой Поморской стороне вышеозначенного Спасова и Александрова монастыря игумен Трифон Петров, старец Данила Матвеев, Никифор Семенов, Семен Кирилов; в Санкт-Петербурге их товарыщи поверенные Алексей Тимофеев сын Киселев, Стахей Осипов; в селе Покровском близко Елохова московские купцы Михайло Кирилов, Сергей Никитин сын Маквев, стародубских слобод житель Максим Марков (которой ево, Тимофея, с малолетства грамоте и писать учил), Илья Иванов, Алексей Боровской, Василий Осипов слепой, Сергей Иванов, Иван Семенов сын Железников; у отца ево в доме жонки Федосья Максимова, тетка ево двоюродная Пелагея Никифорова; у крестьянина Семена Тимофеева сестра ево родная Лукерья Матвеева дочь, купецкая жена вдова Татьяна Васильева; в Преображенских солдацких слободах купец Федор Аникин, в Семеновских салдацких же слободах помещика Шереметева крестьянин Тихон Родионов, крестьянин же Иван Медведев, называемой казаком Алексей Степанов; близ Ладуги московские купцы Григорей Федоров сын Ямщиков, жена и домашние ево; в Покровском же селе Иван Андреев сын Кузнецов, Яков Петров, Сидор Ворфоломеев, жена ево, Иван Леонтьев сын Кузнецов же, Свято-Троицкой Сергиевой лавры крестьянин Лука Никитин, Иван Леонтьев сын Кокин; на Тверской московской купец Григорей Заматин и другия их товарыщи, а кто имянно, о том ныне за подлинно изъяснить не припомнит, во время отправления своей по раскольническому суеверию службы в тропарях и в кандаках, где было надлежало упоминать высочайшее Ея Императорскаго Величества имя благоверную государыню, они упоминают державную государыню; в троеперстном сложении почитают антихристову печать, законной брак, производимой в церквах, порочат тем, что священники от Никона патриарха поставлены за внесенные им лави <нрзб>; причастие святое, тело и крест Христа Спасителя нашего не истинным, что Никоном же патриархом иное прибавлено, а иное убавлено, зачем и в церковь ходить запрещают; животворящаго креста Господня не почитают, а называют крыжем латынским и ему не поклоняются; живописного и резного художества святые лицы называют статуями, новообъявленного чюдотворца Димитрия Ростовского не почитают, а производимые от него чюдеса почитают же диавольским наваждением, а своих умерших наставников называют нетленными мощами; правоверных христиан отвращают от святой церкви и называют ее неблагочестивою и находитца, де, она во владении нечестивых еретиков; младенцов и других, превратившихся в раскольническое заблуждение, по раскольническому суеверию перекрещивают и при смерти по-раскольнически незнаемо какими тайнами причащают; по умершим чинят надгробное отпевание; во время случающихся по делам за ними от гражданских команд посылок малодушных поощряют женица, в чем во всем точно доказать и изобличить он может.
О содержании допроса Фомина было доложено московскому генерал-губернатору фельдмаршалу П. С. Салтыкову, который в свою очередь поспешил сообщить о нем императрице, заметив при этом, что то, что касается раскола, по его мнению, относится к ведению духовных властей. 9 апреля, пока депеша Салтыкова еще была на пути в Петербург, караульный доложил, что Фомин сказал ему, что «знает за некоторыми людьми», будто они говорили, что Елизавета Петровна жила с Алексеем Разумовским, а нынешняя императрица «блудно живет» с Григорием Орловым. На тут же учиненном новом допросе Фомин заявил, что это ему говорил его собственный приказчик, купец Ржевы-Володимеровой Афанасий Мясников. Заодно он также рассказал, что когда зимой был в Белёве у казака Дмитрия Полуектова и у какого-то купца в Козельске, то узнал, что они, а также местные крестьяне князей Голицыных верят в «квакерскую ересь»:
Они ж по своему суеверию запрещают женатым з женами не жить, холостым не женитца, а вдовам и девкам замуж не ходить, воскресения мертвых не признавают и младенцов закалают и выпускаемую из них кровь людям своей ереси вместо причастия употребляют, а умерших почитают ни за что, а во всем последуют учению древняго Симона Волхва. И ежели о том, где повелено будет следовать, то он обстоятельно доказать может чрез малолетных их детей от десяти до пятнатцати лет, понеже оне по малосмысленности своей без всякого закрытия показать могут.
13 апреля бдительный Фомин предупредил караульного, что приказчик Мясников может скрыться, так что надо его срочно арестовать, а 17 апреля, раздосадованный бездействием властей, заявил, что все генералы — изменники и бунтовщики, в том числе и фельдмаршал Салтыков, поскольку ничего не делает по его доносу и не отправляет его в Петербург. 18 апреля Фомина снова допросили, на этот раз он объявил, что знает «настоящую измену», но прямо сейчас о ней рассказать не может, пусть его отвезут в Петербург. Обо всем этом Салтыков тоже доложил императрице.
Между тем из столицы прибыл ответ на его донесение:
Граф Петр Семенович,
Реляцию вашу о белевском купце Тимофее Фомине получа, за нужное нахожу прежде узнать о его поведении и протчих обстоятельствах тем справедливее, что, во-первых, он, вступя в первой донос, не оконча онаго, начал другой и напоследок третей. К тому и то, что доказательство свое утверждать малолетними, каковые по законам свидетельствовать ни в каком деле не могут. И для того изволите наперед взять обстоятельное известие от отца его, каких ради притчин он ево согнал с двора, а о протчих с ним вместе живущих обывателей и самой собственной вотчинной канторы, какого он до сего был поведения и каких, ежели узнать будет можно, склонностей, и что откроется, по тому основав ваше мнение, с оным и взятые известии изволите прислать ко мне. Екатерина. Апреля 17 дня 1765 года Петербург.
Указания императрицы были тут же исполнены. 21 апреля Фомин-старший дал показания, что сына со двора не прогонял, а тот сам попросил отделиться. Он вручил ему около трех тысяч рублей с условием, что при его жизни ничего больше Тимофей просить не будет, а после смерти станет наследником, поскольку он единственный сын. Вместе с тем «тому ныне лет с шесть, будучи в Белеве, от пьянства несколько в помешательстве ума своего месяца з два он находился». Это подтвердили и жена Тимофея Пелагея Ивановна, и его сестра Мавра, бывшая замужем за помещичьим
