крестьянином. Опрос соседей отца и соседей самого Тимофея ничего не дал: все отговаривались незнанием. 28 апреля Салтыков составил новый рапорт императрице, и 2 мая в Москве было получено ее второе распоряжение:
Граф Петр Семенович,
Я к вам писала на прошедшей неделе, каким образом поступать с доносителем Фоминым, поставя и тогда его показания за невелика основательныя, а последней его донос подтверждает сумнительство о первых и кажится, бутто бы он спешил скоряе быть наказанным. Прикажите, чтоб он написал, что он о генералитете и о вас знает, и прислал сюда. А его прикажите покрепче держать. Причина тому та есть, что есть род раскольников, которые берут на себя выдержать наказания, и для того входят в разные доносы, а особливо по праздникам, по посным дням и в протчие времена, как им покажется. В бывшей Тайной канцелярии тому примеры многие были. По первом о сей материи к вам письме, как дельсты будут о сем человеке наведыванье, надеюсь откроется, сколь все сие презрению достойно, и тогда означю жребия сего бездельника. Апреля 25, 1765.
О высочайшем распоряжении тут же известили Фомина, и сначала он согласился изложить письменно свои претензии к власть предержащим. Однако, получив бумагу и чернила, заявил, что до тех пор, пока ему не объявят, что в Петербург его посылать не велено, писать не станет, и тогда письменные принадлежности у него забрали. 3 мая в Тайную экспедицию прибыл Салтыков и самолично ознакомил упрямого доносчика с высочайшей волей. Фомин потребовал изложить ее в письменном виде, и его требование было выполнено (соответствующий документ с подписью Салтыкова сохранился в деле). После чего ему снова дали бумагу и под наблюдением уже знакомого нам чиновника экспедиции Федорова Фомин занялся письменным творчеством, но не закончил «за болезнию», сказав, что закончит, когда выздоровеет. На следующий день, 4 мая, он продолжил свою работу, но потребовал, чтобы прислали человека, который перепишет его писания набело. Это требование также было выполнено.
17 мая все бумаги отправились в Петербург, теперь оставалось ждать окончательного решения, но Фомин не успокоился и подал новый донос, на сей раз на караульного солдата, который якобы ему сказал, что «замучился» переносить в Тайную экспедицию архив ликвидированной Тайной канцелярии, а также, что сосланных в ссылку Салтыков якобы велел вернуть, а все дела пересмотреть. Допрошенный солдат все отрицал, но по приказу Салтыкова за посторонние разговоры с арестантом был наказан батогами, о чем 26 мая также было доложено императрице.
Между тем накануне судьба Фомина была решена:
Граф Петр Семенович,
Присланные от вас о содержащемся в Москве в Тайной экспедиции белевскому купце Тимофее Фомине реляции, так и его собственное доношение и последнюю его руки записку МЫ разсматривали. Из всех же оных Мы примечаем, что он от распутного пьянства в уме помешан. А посему и всем его доносам веры дать, а тем более следовать не должно. Хотя ж он за дерзновенное и напрасное им вас и весь генералитет поношение и заслужил наказание, но в разсуждении, что сие от него произошло не инаково, как от помешанного в уме человека, то и от онаго его всемилостивейше освобождаем. А чтоб впредь от него более продерзостей не произошло, то послать его в Тобольск, где велеть над ним и за его поступками иметь присмотр тамошнему главному, откуда его однако не отпускать. И буде по бытности его тамо дурных поступок будет за ним не примечано, да и в уме совершенно исправитца, то тогда можно ему дозволить тамо жить на свободе и торговать купцу, только по тому ж из города его не отпускать и пашпорта не давать, да и доносов от него какого б содержания оне не были, не принимать. В протчем МЫ НАШЕЮ милостию вам благосклонны пребываем. Маия 25 дня 1765 году.
Следом пришло письмо А. А. Вяземского, в котором уточнялось, что, если жена Фомина с детьми захочет последовать за мужем, то следует ей это разрешить. 3 июня это сообщение было передано Пелагее Ивановне, которая сначала решила ехать с малолетним сыном, оставив двух дочерей свекру, но вскоре (возможно, посоветовавшись с родными) ехать в Сибирь передумала. В тот же день высочайшая воля была объявлена самому Фомину, после чего он попросил позволения написать в вотчинную контору, что не сможет больше держать откуп на катательную гору, а также доверенность на имя отца, который должен был уладить его денежные дела и, в частности, получить более тысячи рублей за отвоз вина в Петербург. Эта просьба тоже была удовлетворена, и уже через несколько дней Тимофей Иванович отправился в путь.
Два с половиной года спустя, 25 ноября 1767 года, сибирский губернатор Д. И. Чичерин прислал рапорт Н. И. Панину, согласно которому Фомин «в уме исправился», но едва ли не умирает от голода, а потому, спрашивал губернатор, не стоит ли отпустить его в Белёв? 13 декабря последовал ответ Панина: императрица повелела записать Фомина в местное купечество, дать паспорт и отпустить «в верховые города», но при этом взять с него подписку, что в Москву и Петербург он приезжать не будет[262].
Дело белёвского купца Фомина последовательно демонстрирует все стадии следствия. Как можно заметить, московские чиновники сами никакие решения не принимали. Все решения по делу принимались на высшем уровне, причем императрица, проявившая осведомленность о делах раскольников прошлых лет, давала указания, как вести следствие и какие именно следственные действия предпринимать. Московская контора Тайной экспедиции находилась при этом под контролем генерал-губернатора, и именно через него осуществлялась коммуникация с Петербургом. Возможно, поэтому послания из Москвы в Петербург и обратно доставлялись максимально быстро и все следствие было завершено за два месяца. Обращает на себя внимание, что в деле нет никаких следов применения к подследственному не только физического воздействия, но и каких-либо методов устрашения. Все его просьбы удовлетворялись, еду ему, судя по всему, приносили из дома, правда, среди прочего он жаловался, что к нему не пускают каких-то девушек-служанок, подозревая, видимо, что приходят они для «блудного дела». С точки зрения организации делопроизводства Тайной экспедиции примечательно, что переписка Чичерина с Паниным, шедшая, очевидно, в обход этого учреждения, также сохранилась в деле.
Следственное дело Фомина не содержит каких-либо сведений о том, было ли ему позволено взять с собой в Сибирь деньги и какое-то имущество, но, скорее всего, было. Примечательна и забота сибирского губернатора,
