Бедняки считают жалкие гроши. Но кто в том виноват? Глава наш безупречен: Он на авансцене произносит речи, А за сценой воры делят барыши. Ничего нет в мире лучше нашей школы. Слава воспитателям! Слава их уму! Усердно «занимаются» пьянкою веселой, А школьников учить им вовсе ни к чему. Впрочем, нашим школьникам незачем учиться: Школу посещать — это тоже труд. Небольшую взятку родители дадут, И сдадут экзамен самые тупицы. И директор школы — человек прекрасный. Не транжирит денег школьных он напрасно. В целях экономии в свой карман кладет, Избавляя школу от тягостных забот. Есть и полицейские, блюстители порядка. На радость всем преступникам трудятся изрядно. Заботливо блюдут друг друга интересы. Что может быть прекраснее этой дружбы тесной! Сколько избирателей в нашей Сириваде! Не имеет права голоса лишь бог. Всеми позабыт, робок и убог, Прячется стыдливо в храмовой ограде. А святые люди, славя божье имя, Деньги собирают в собственный карман. Город переполнен подобными святыми. Лучшие из граждан входят в этот клан. Что же вы молчите, женщины, мужчины? Долго ль вам терпеть нищету и голод? Почему никто не возвысит голос, Не сорвет с обманщиков лживую личину? Слушайте, внимайте, граждане, собратья! О делах достойных хочу вам рассказать я. Городок наш праведный, наша Сиривада! Справедливости оплот — наша Сиривада!
Рамаджоги читал едкие, веселые, злые куплеты, и вся закулисная жизнь городка раскрывалась перед ним. И вот он дошел до заключительного куплета, повторяющего первый:
Слушайте, внимайте, граждане, собратья! О делах достойных хочу вам рассказать я. Что за славный город — наша Сиривада! Расчудесный город — наша Сиривада!
Сердце Рамаджоги сжалось. Неужели правда, что он прожил жизнь и «не приобрел опыта», как говорил Шрикантам? Не видел, что творится вокруг?
Неужели совсем плохо в его родной Сириваде? Наверное, так и есть, судя по тому, что произошло сегодня в школе. Никогда бы он не подумал, что славный веселый городок прогнил изнутри… В стихах говорится, что и уличные фонари неспроста погасли вчерашней ночью… Хотелось бы во всем этом разобраться. Рамаджоги сложил листок и сунул его в карман. Надо прочитать родным, знакомым. Они могут подтвердить: «Да, все это верно! Чистая правда!» Но хорошо было бы, если б они сказали, что это не так…
Он зашел в храм Рамы. В тусклом свете лампы изваяние бога казалось спящим. Рамаджоги захотелось крикнуть во весь голос, чтобы прервать этот сон: «Боже, как ты допускаешь такие греховные помыслы у людей, почему позволяешь им совершать греховные поступки?» Но разве бог ответит? А что бы он мог ответить? «Слушай, сынок мой, Рамаджоги! Плод твой и нож в твоей руке, о человек! Ты сам срезаешь плод своей судьбы, о человек! Ты сам вкушаешь этот плод! Что я могу поделать? Все в твоих руках, о человек!»
Зачем продаваться этим грустным мыслям? Надо идти домой… Уже семь часов вечера.
Рамаджоги, едва ступив на порог, почувствовал, что в доме неладно. Приехал сын, приехал зять — в такие дни хозяйка радостно хлопочет, в доме веселье, оживленные разговоры, звенит смех… Но сейчас стояла зловещая тишина. Войдя в гостиную, Рамаджоги не поверил своим глазам. Все вещи были упакованы и сложены в две груды в противоположных углах комнаты. Рамамани и Мангапати не было видно; Баламани и Сундарам сидели в гостиной неподвижно, как изваяния. Сундарам восседал на чемодане, глядя в угол комнаты так пристально, как будто собирался написать исследование о жизни муравьев, бегающих по полу. Баламани прислонилась к большому узлу; при виде отца она опустила голову и спрятала лицо в ладонях.
— Что такое, Баламма?! Почему вы сложили вещи? — воскликнул Рамаджоги.
Вместо ответа Баламани разразилась рыданиями, заглушая их прижатым ко рту краем сари.
— Что случилось, дочка? Где твой муж? Где мать? Почему дочь этого дома проливает слезы[46] в вечерний час? Скажи хоть ты, Сундарам, что случилось?
— Зачем спрашиваете, если вы и есть причина всего, что случилось?! Вы все сделали, что от вас зависело, чтобы довести ее до слез — так пускай плачет! Вам-то что?
— Ну, объясни же ему, Сундарам! — подхватила Рамамани, появившаяся из задней комнаты. — Да нам всем надо собраться и плакать — вот до чего он семью довел! А тебе-то, Баламма, во весь голос рыдать надо!
— Да что такое,
