несусветная глупость, и уже собралась возвращаться, как вдруг услышала впереди шорох и стук каблуков.
Нина выглянула в соседний зал и увидела фигуру в облегающем костюме и цилиндре – директор школы Магдалена Маррон, которая успела переодеть вечернее платье, теперь нервно ходила вдоль витрины с каретными фонарями и безуспешно пыталась открыть переднюю дверцу.
Нина спряталась обратно за угол и от волнения закусила костяшки кулака. Она понятия не имела, что нужно делать в том случае, когда ловишь директора школы на краже с поличным. Особенно если эта директор по невыясненной до сих пор причине, возможно, охотится и за тобой тоже.
Магдалена Маррон была взвинчена. Она ловко подбрасывала магический нож и ловила его обратно ладонью. Видимо, это помогало думать. Она закусила уголок губы, щёлкнула в воздухе пальцами, словно на ум наконец-то пришла стоящая идея, взмахнула клинком, и дверца витрины с фонарями открылась. Нина ахнула. Директор, довольная, протянула руки к добыче. Достала красный фонарь, тот самый, что накануне вечером демонстрировал Сорланд, но не бросилась сразу наутёк, а преспокойно установила экспонат на полу, покрутила настройки, подожгла так же, как Сорланд, свечу и отошла в противоположный конец зала, прямо к той стене, за которой пряталась Нина. Луч от фонаря на этот раз не показывал ничего, Нина даже обрадовалась, что у директора фонарь так, как надо, не работает. Но стоило Маррон сделать шаг в освещённое пространство, как тело женщины покрылось едва уловимым холодным свечением, похожим на то, какое появляется у оборотней во время объединения с тотемами.
Маррон покрутилась, рассматривая свечение, она была явно удовлетворена результатом. Нина подглядывала за ней из-за угла и старалась не дышать. Девочке был хорошо виден светоч, но, чтобы рассматривать саму Маррон, приходилось высовываться дальше. Рисковать не хотелось. К счастью, большое кривдуправду-зеркало стояло под таким углом, что прекрасно показывало Нине происходящее. Всё, кроме свечения вокруг тела Магдалены Маррон, но это, решила Нина, было совершенно несущественно по сравнению с ограблением музея.
– Нина, где ты? Я тебя потерял! – словно раскат грома, раздался в звенящей тишине голос Алека.
Брат ничего не подозревал и звал сестру во весь голос. Директор дёрнулась было к фонарю, но передумала бежать через зал, выругалась, наспех открыла хол и исчезла за секунду до появления свидетеля.
– Вот ты где! Чего прячешься? Нам возвращаться давно пора.
– Маррон, Алек! Вот там, где ты сейчас стоишь! – Нина тыкала пальцем в брата. – Тут только что стояла Магдалена Маррон.
– Директор? Здесь? – он недоверчиво огляделся.
– Ты её напугал, и она сбежала, – сказала Нина, вылезая из-под витрины, под которой пряталась. – Не успела даже добычу прихватить.
– Какую добычу? Тебя?
– Фонарь! – показала Нина на конец зала.
– Вот дела. Что будем делать?
– Убираться отсюда! Положим фонарь на место, закроем витрину и смоемся, словно нас тут никогда и не было.
– Она за ним вернётся! Подождёт немного и вернётся! А Сорланд говорил, это ценнейший экспонат во всём музее.
Нина бросила на брата укоряющий взгляд. Вместо того чтобы спасаться самим, Алек думал о музейных ценностях. В глубине души она была с братом согласна, отчего и сердилась. Они забрали фонарь и пошли искать сторожа или хотя бы кого-то из музейных сотрудников, однако в здании было пусто. Возможно, за коллекцией присматривали духи, но у Алека было ещё слишком мало опыта, чтобы общаться с ними. Поэтому близнецы не придумали ничего лучше, чем спрятать светоч под платье знатной дамы в зале эпохи объединения, а записку с пояснениями, где искать пропажу, отправили Сорланду соколиной почтой. Раз у Сорланда были ключи от всех витрин, рассудили Нина с Алеком, учитель уж точно разберётся, как сообщить хозяину музея о случившемся. Вот только упоминать свои имена дети не стали и записку подписали: «неравнодушные свидетели ограбления».
На обратной дороге Алек спросил сестру:
– Что думаешь, может Маррон быть антикварным корсаром?
– Ещё чего! Так хорошо я о шмыге не думаю. Сомневаюсь, что она хочет что-то сохранить и приумножить. Скорее завладей и перепрячь – её девиз!
Трижук
После ночных гуляний город просыпался медленно. Жителям не было нужды идти на работу или спешить на занятия. Впереди ждали весёлые дни праздников.
Обитатели приюта тоже неохотно вылезали из тёплых постелей. Даже Агда, которая всегда спускалась помогать дежурным по кухне, встала одной из последних. Нина, разумеется, просыпаться не торопилась, её растолкал Алек со словами:
– Эй! Нам пора в музей.
– Это ещё зачем? – буркнула Нина и повернулась на другой бок.
– Что за вопрос! Нужно проверить фонарь!
– Проверим попозже.
– Нина! Если ты немедленно не встанешь с кровати, я открою окно, соберу снег с подоконника и засуну его тебе за шиворот!
– Ты злой, – ответила Нина и натянула одеяло на голову.
Алек понял, что сестру не разбудить даже пушкой, и поднялся в башню к Уле, но та на стук даже не ответила.
– Вот же сони! – сердился Алек.
Махнув на обеих рукой, он оделся, пристегнул к поясу вчерашний подарок – монетный обруч – и направился прямиком в «Сохрани и приумножь».
По дороге к музею ему встречались горожане, гуляющие целыми семьями. Бабушки, дедушки с внуками и их родителями, дяди, тёти, троюродные племянники дружно шли выпить утреннего розового какао к бабуле Фрументо или поиграть в снежки на площади. Алек им немного завидовал, он больше всего на свете мечтал проводить каникулы вот так же с семьёй, но, сколько бы ни загадывал, желание казалось несбыточным. Конечно, Агда с Гроотхартом за прошедшие месяцы стали близнецам почти родными, но в семьях, гулявших по праздничному городу, было что-то едва уловимое, чего ни Агда, ни Гроотхарт, ни весь сиротский приют не могли ему дать. А теперь единственная сестра бросила его и променяла важное дело на сон. Алек считал, что раз уж они с Ниной стали свидетелями попытки украсть фонарь, то теперь обязаны были оповестить хозяина музея, чтобы тот уберёг экспонат от повторной кражи. Ведь если Маррон всё же украдёт фонарь, это произойдёт только потому, что они недостаточно потрудились его защитить!
Алек издалека увидел у ворот музея первых посетителей. Чета прибрежных людей опустила монетку номиналом в три жука в резной ящик, и тот в ответ, словно язык, высунул расписной билет.
Заходить по вчерашнему билету он один не решился, а о бесплатном посещении для учеников Корнуфлёра Алек не знал. Сорланд раздал всем билеты с пометкой «Корнуфлёр – вход свободный», но, где учитель такие взял, Алек понятия не имел. По невероятному стечению обстоятельств билет стоил ровно столько, сколько было у Алека. Он снял с монетного обруча свой единственный трижук и опустил в отверстие для денег. Ящик выплюнул билетик, Алек застегнул обруч и вошёл внутрь.
В залах царила привычная музейная тишина. Указатели «Светоч в зале смежных искусств», как и прежде, висели на каждом углу. Алек прошёл залы один за другим, не останавливаясь, и, когда оказался у витрины с каретными фонарями, не поверил своим глазам – светоч стоял ровно там же, где и вчера. Ни дополнительных замков, ни охраны, ни таблички «Изъято из экспозиции из-за угрозы ограбления» – ничего такого не было.
Значит, Сорланд получил записку, передал информацию об ограблении владельцу музея, но тот не принял ровно никаких мер по безопасности. Что в таких ситуациях стоило делать неравнодушным свидетелям ограбления, Алек не знал. Раздосадованный, он вышел на улицу и, чтобы ещё раз всё обдумать, присел на скамейку в ближайшем сквере. Если владелец «Сохрани и приумножь» так беспечен, возможно, те, кто пишет в газеты, что фонарю лучше храниться в государственном музее, не так уж и ошибаются. Это было всё, до чего он смог додуматься на голодный желудок. Выбегая утром из приюта, Алек так спешил, что не вспомнил про завтрак, и теперь в животе скрипело и урчало, а рядом, как назло, разгуливал лоточник и предлагал праздно шатающимся горожанам сладости. Разве додумаешься до чего-то дельного в такой обстановке!
– Горячие лакричные долгожуйки! Горячие лакричные долгожуйки! – рекламировал продавец свой товар.
Алек, глядя на лоточника, подумал, что ему как раз не помешало бы что-то согревающее, что можно
