class="empty-line"/>
Осознание случившегося долго не позволяет подняться, я раздавлена, разбита, мертва.
Головой понимаю, что нужно двигаться, нужно что-то делать. Вяло крутятся мысли про полицию (смешно), прокуратуру (еще смешнее), билеты назад… Они есть. На сегодня, буквально через три часа… Быстрее не будет… Потом еще доехать до деревни… Пустой деревни. Яськи там уже не будет.
Я более чем уверена, что Стас вообще не шутил, не в его это привычках. Ему зачем-то понадобилась моя дочь. И он ее забрал.
Если все будет делать по закону, а он все будет делать по закону, то далее будет тест ДНК, а затем процедура удочерения.
И, скорее всего, если к тому времени я не появлюсь, то процедура лишения меня родительских прав.
Он все сделает по закону, подлая тварь!
Обезопасит себя!
Но зачем? Зачем ему Яська? Зачем ему моя дочь? Не только же для того, чтоб мне насолить! Да он забыл уже давно обо мне! А тут вспомнил неожиданно…
Причины его действий сейчас, безусловно, важны, но не первостепенны.
Первостепенно другое: что мне делать? Что?
Выдыхаю, промаргиваюсь от остатков слез.
Сажусь на полу, тянусь к телефону чисто машинально, прекрасно понимая, что даже позвонить некому. Вся моя жизнь в одно мгновение превратилась в пыль… Так бывает, да… Я видела такое. Но никогда не думала, что меня коснется…
Опять смотрю на кровать, выдыхаю…
Тварь какая… Мог бы и помочь…
Но Горелый и его предательство, которое не предательство, а закономерный итог наших недо-отношений, завязанных только на ненависти и сексе, уже не бьют так больно, как десять минут назад, когда весь мир обрушился мне на голову.
И Горелый добил своим “Пошла нахуй!”.
Сейчас мне глубоко плевать на него, его слова и то, что сегодня ночью я задыхалась в его лапах от счастья.
Встаю, отшвыриваю телефон на кровать, избегая смотреть туда, потому что брезгливо, и даже вспоминать мерзко себя такую, тупую самку. Правильно он меня послал… Хотя, все равно плохо. Мог бы помочь.
Он — единственный, кто хотя бы мог попытаться… Но ничего. Ничего! Справлюсь и без него!
Главное, успеть раньше, не дать Стасу инициировать процедуру установления отцовства! И, если не успею, не дать ему забрать у меня Яську! Будем плясать уже от того, что есть, к чему успею…
Надо в Москву. Надо билеты… А еще предупредить родителей, с которыми вместе сопровождаю детей, что они полетят обратно одни…
План намечается в голове, привычно структурируется по пунктам, и я принимаюсь его осуществлять.
И прячу, старательно прячу подальше вглубь сердца боль. Ужас, смертный, остро-ледяной.
Моя Яська сейчас среди незнакомых, чужих людей. Испуганная. Меня ждет. Зовет, может…
На глаза опять слезы наворачиваются, но я их смаргиваю, с остервенением вытираю щеки.
Все, Карина! Все! Все, блять! Это не поможет! И без того время потеряла, пока Горелого уговаривала и на полу валялась. Дура слабовольная. Кисель гребаный.
Все.
Надо собраться, надо отключить эмоции. Потом повою на луну. Когда дочь будет со мной.
Телефон звонит как раз, когда я пытаюсь заказать билеты онлайн в столицу.
Смотрю на номер Дмитрича, сжимаю губы, думая, отвечать или нет. Что он мне скажет? Что приехал папаша и забрал Яську?
Злоба душит, опять мешая мыслить здраво.
Я понимаю прекрасно, что Дмитрич один явно ничего не мог сделать против людей Стаса, но все равно злюсь.
Иррационально, просто потому, что надо на кого-то злиться, надо куда-то спустить эмоции. Понимаю это и выдыхаю.
Все. Все. Может, что-то скажет нужное. Морально готовясь услышать извинения, описания того, какие злые люди приехали и что ничего он не мог поделать, жму на зеленую кнопку на экране.
— Карин, ты это… — голос Дмитрича реально виноватый, и я сжимаю злобно зубы, чтоб не сорваться, не заорать на него матерно, собираю себя в комок и слушаю, — ты не волнуйся… — продолжает Дмитрич, и я чувствую, как все внутри гореть начинает, а трубка под пальцами — хрустеть от того, что слишком сильно жму. Не волноваться? Мне не волноваться, старый ты мудак? Ты ребенка отдал! Моего ребенка! — все в порядке, — говорит Дмитрич, не подозревая, как сильно и далеко сейчас будет послан. И не подозревая, что нет у него больше готовой на все училки Карины Михайловны. Или он думает, что я после такого работать буду там спокойно? — Яська… Она… — сучара косноязычный! — дома. С нами, я имею в виду…
До меня его слова доходят постепенно, порциями, и даже в голове не сразу оседают.
Яська. Дома. С нами.
С ними???
В деревне???
Как???
— Как? — у меня не получается сказать, только хрипло, натужно каркнуть в трубку. Голова кружится, и я, сделав шаг, обессиленно сажусь на кровать, неистово сжимая телефон в руке и боясь, что показалось мне. Или что Дмитрич, внезапно сделавшись косноязычным и тупым, просто неправильно что-то сказал. Или я неправильно поняла. Или…
— Да тут война была, Карин… — начинает говорить Дмитрич, и я чувствую, как сердце в который раз за это гребаное утро, начинает сбоить. Стараюсь даже не дышать в трубку, жадно вслушиваясь и не пропуская ни единого слова, хотя хочется прервать и прямо сейчас попросить позвать Яську к телефону, просто чтоб убедиться, что с ней все в порядке, что она рядом. Но Дмитрич порядком возбужден и не дает даже угукнуть в перерыве между предложениями, пауз не делает.
И я слышу совершенно потрясающую историю.
Сегодня утром во двор к моему руководителю заехал здоровенный черный мерседес, откуда вышли четверо людей в костюмах. Один из них, сходу определив среди возящихся во дворе детей Яську, подозвал ее к себе и принялся разговаривать. Дочь Дмитрича, Варька, тут же рванула в дом за отцом, он всполошился и побежал к приезжим, но выйти ему не дали.
На пороге возник один из людей в штатском и вежливо попросил посидеть в помещении.
Дмитрич, само собой, послушно вернулся в дом.
Но только затем, чтоб выйти обратно с ружьем.
К сожалению, выстрелить не удалось, потому что людей оказалось несколько, они его просто блокировали, отобрали ружье, сломали приклад и вообще вели себя очень нагло.
Правда, к этому времени вокруг двора собрались соседи, громко требуя ответа, кто эти люди и что им надо от Дмитрича и Яськи.
Один из мужиков, “очень представительный, явно начальник”, по словам Дмитрича, достал удостоверение, представился прокурором из Москвы, а еще отцом Яськи.
Наверно, он рассчитывал, что народ рассосется, но в деревне люди немного другого формата, чем в городе.
Никто никуда не
