«Шуруй!» Ко мне в кабинет заглянул Володька, опер-стажер.
– Михаил Владимирович, случилось что-нибудь?
– А что?
– Да вид у вас… Как из бани.
– Да уж, из бани… – я встал, подошел к окну. Дел, конечно, и уголовных в том числе, было невпроворот, с другой стороны, дел всегда много, всех не переделаешь, а жизнь одна, да весна еще какая-то необыкновенная… короче, вызвал я своего водителя Артура и велел седлать коня.
Через десять минут мы уже катили по набережной на выход из города как бы по делам исключительной важности. День выдался солнечный, один из тех теплых дней начала весны, когда дух захватывает от запаха мокрого асфальта, от прелой сырости оттаявшей земля, от колючего блеска горячего солнца в маслянисто-черных лужах, когда хочется влюбиться до одури и наделать глупостей. Даже водитель мой, молчаливый осетин, растрогался, стоило нам выехать на загородное шоссе.
– Весна-то пришла, Михаил Владимирович, а мы уж и верить перестали!
Я волновался до озноба. В Сертолово мы долго кружили между девятиэтажками, пытаясь найти нужный дом, наконец, я достал мобильник и перезвонил. Наталья нетерпеливо повторила адрес, потом сказала с досадой.
– Ладно, я выйду из парадной, встречу тебя так и быть, а то ты до вечера будешь колупаться.
Скоро мы нашли нужный дом и сразу, въезжая во двор, я увидел ее…
Я остановился, и друзья мои взволнованно и вопросительно на меня посмотрели.
– Ну и? Узнал?
– Представьте себе грузную плотную бабу с киевского рынка, одетую в бесформенное серое платье и серую мохеровую шаль, с шапкой лохматых лиловых волос, с широкими плечами, с лицом кирпичного цвета, с редкими, желтыми зубами, и вы поймете, что я ощутил, когда увидел ее…
Нет, я ничем не выдал своих чувств, выйдя из машины, я улыбался, мы обнялись, звонко, троекратно расцеловались, но внутри меня все словно обожглось и перевернулось от изумления и ужаса.
– Ну вот, ну как ты, ну вот и встретились, – бормотал я, стараясь не встречаться с ней глазами. – Так вот какая ты! Сколько лет, сколько зим!
– Ну, пошли в мою конуру! – скомандовала она и легонько подтолкнула меня к двери.
В тесном лифте мы поднялись на шестой этаж, она ключом открыла дверь и мы вошли в маленькую душную кухоньку, половину которой занимал стол. Наталья тут же достала из холодильника бутылку водки, поставила ее на стол и две рюмки в придачу.
– За встречу!
Я объяснил ей, что на работе и за рулем, она недолго меня уговаривала.
– Как хочешь! – и поставила рядом бутылку пепси-колы.
Я сел на жесткий стул и плеснул себе пепси-колы. Водку в маленькую рюмку она налила себе сама и наливала потом через каждые пять минут, выпив, между прочим, за полтора часа целую бутылку.
– Так вот ты какой. Рассказывай красавец, как поживаешь.
Я рассказал ей свою жизнь без излишних подробностей, она слушала невнимательно, как следователь, который слышит мелкое вранье, курила, разглядывая со вниманием кончик сигареты, чесала то спину, то колено, усмехалась чему то… Когда я закончил, налила водку себе в бокальчик и динькнула об мой.
– Дослужился, значит, до начальников? Молодец. И как тебя в уголовку угораздило? А меня куда только не кидало! Я ведь сначала в прокуратуре пять лет отпахала, а потом юрисконсультом на заводе, три года в нотариате, даже начальником отдела была в собесе года два. Во как!
– Расскажи! Все подробности про себя расскажи, прямо от лагеря? – попросил я умоляюще.
Наташка вздохнула, налила себе рюмочку, выпила. Опять вздохнула.
– Слушай, – она сощурилась, глядя на меня, и пуская дым в потолок, – а мы с тобой в лагере трахались? Извини, конечно. Я не помню.
– Понятно, – я даже не обиделся, скорее развеселился. – Мы с тобой все больше кроссворды решали. Не до секса было. А вообще, я представляю себе, как ты пожила все эти годы.
– Да как жила, – Наталья хмыкнула. – Обыкновенно. Замужем была всего пять раз. Официально. Двое деток у меня… Было. Один умер шесть месяцев назад.
Я крякнул. Она как бы даже не расслышала, провела только ладонью по глазам.
– Несчастный случай. На мотоцикле. Нехорошо умер. Там наркотики, ты знаешь… Жену откуда-то с Молдавии привез, а она наркоманка была законченная, потаскуха, каких свет не видел; я уж с ним сколько горя хлебнула, кто бы знал… А с этой стервой справится не смогла… Погубила она его. Ну да ладно, чего там, все прошло уже… Второй умный, слава Богу, на компьютере учится, в очках. Собирается жениться скоро. Невеста из Питера, с квартирой…
– Я слышал, ты на третьем курсе замуж вышла, – кашлянув, спросил я, – за моряка.
– На втором, – поправила она строго. – Офицер-подводник. После свадьбы переехали в этот, блин, как его… Северодвинск, вот! Красивый парень, я тебе его фотографию потом покажу. Капитан третьего ранга. У меня тогда уже был ухажер, тоже курсант…
– Не Феликс ли?
– Во-во! Он самый. Ты его помнишь?! Феликс, точно! Ну и память у тебя. Он долбанутый был немного. Любил меня без памяти, а на самого в трезвом виде страшно было смотреть. И зануда жуткая. Измучил меня. Все замуж звал, а у самого фамилия была… Свидорович что ли? Я говорю ему: «На хрена мне нужна такая фамилия? На всю оставшуюся жизнь?» А у него условие было: только что б с фамилией. Ну и послала его на эту фамилию. А Леня, первый мой, был хорош. Красавец! Высокий, усы, как у тебя! Девки на шею вешались. Свадьбу в Европе играли: цветы, шампанское… Я на заочное из-за него перевелась, козла этого…
– Что, разочаровал?
– Да как тебе сказать, – третью рюмку она лихо плеснула себе в открытый рот. – Ревнивый. Я от него через полгода в одних туфельках по тундре, мимо блокпостов и вышек разных бежала. Как зека, ей-Богу! К железной дороге. Тебе смешно, а мне не до смеху тогда было. Догнал бы – убил бы точно. В Питере спасалась от него несколько месяцев, даже за паспортом не поехала, маму послала.
Я не стал спрашивать, что было причиной, и так было ясно.
– А второй?
– Второй был мент. Тоже из уголовки, кстати. Майор. От него и родила своих хлопцев. Мы с ним весело жили, хорошо, – она улыбнулась, вспоминая. – Только он тоже драться начал. Да и пил, как лошадь. Сам знаешь, работа такая. А мне-то что, интересно бока ему подставлять? Да пошел он на хрен, мудак. Ушла, короче. А потом скоро и его выгнали с работы, он плохо кончил, повесился на даче…
Третий был гражданский,
