на кувд носил меня с собой?
Беременной я не вернусь домой.
Теперь скорее стань ко мне спиной,
Хочу, чтоб сын твой, как и ты, стальной
В отцовском доме мною был рожден,
Водой морскою был бы закален».
Но не успел еще моргнуть он глазом,
Стальной бешмет жена вспорола разом
И всунула меж двух лопаток быстро
Зародыш свой; он в огненных был искрах.
Бешмет она сама ему зашила,
Кольчугу застегнула торопливо.
«Теперь скорей беги к своей Сатане,
Пусть дни она считать не перестанет.
И на девятом месяце случится
То, что должно, — и мальчик наш родится.
И чтоб с тобою не случилось горе,
Ты вместе с ней пойди на берег моря.
Пусть там она тебе прорежет спину,
Родившегося бросьте вы в пучину,
Чтоб закалилась сталь в воде морской».
И не успел проститься он с женой,
Как бросилась она на дно морское
И навсегда исчезла под водою.
Потупив взор, Хамыц домой идет,
Он меж лопаток мальчика несет.
Печальный, злой пришел к себе домой
И там упал на камни головой.
Сатана злые козни распознала,
Заботливо к Хамыцу подбежала.
«О солнышко, скажи зачем печален?
Зачем ты бьешься головой о камни?»
Тогда Хамыц подробно рассказал
О злоключенье, что он испытал,
Про горе черное, что так нежданно
Случилось с ним. И с этих пор Сатана
Все время дни и месяцы считала.
Спина Хамыца сильно разбухала.
Растет зародыш между двух лопаток,
До родовых уже доходит схваток.
Он сгорбился, томится на досуге,
Не носит больше золотой кольчуги
И, потеряв свой бодрый вид обычный,
Он двинуться не может в путь годичный.
Дни тянутся, как будто без движенья.
Но вот приходит и конец мученьям.
Сестра Сатана говорит Хамыцу:
«О солнышко, дитя должно родиться,
Идем скорее к берегу пучины,
Там я ножом тебе разрежу спину.
И мальчика, рожденного тобой,
Мы закалим, как сталь, в воде морской».
Идут, спешат, все мысли об одном.
Но вот они на берегу морском.
Хамыц ложится на песок ничком,
Она над ним склоняется с ножом.
И вот Сатана опухоль Хамыца
Разрезала до самой поясницы.
И из нее, как уголь раскаленный,
Упал к ногам Батрадз Стальнорожденный.
Глаза его сверкали, словно пламя.
Сатана быстро сильными руками
Швырнула мальчика в морскую пену.
От жара море высохло мгновенно,
И до конца не мог он закалиться.
Его домой она снесла с Хамыцем.
Послали вестника к Курдалагону,
Чтоб он скорей спустился с небосклона
И запаял разрез спины Хамыца.
Курдалагон на молот сел. Как птица,
Над облаками в небе покружился,
Потом на землю плавно опустился.
Небесный гость свершил весь путь свой дальний
С громадным молотом и наковальней.
Развел огонь, бушующий как море.
Разрез продольный запаял он вскоре,
И, сев на молот, от великих нартов
К себе домой он полетел обратно.
Хамыц опять кольчугу мог носить
И в путь годичный с нартами ходить.
БАТРАДЗ, УРАГОМ И СЫН БАРДУАГА
Батрадзу стальногрудому с рожденья
Не находили средств для насыщенья.
Все матери, те, что детей кормили,
Кормилицами для Батрадза были.
Но не хватало молока в селенье,
И умирал Батрадз от истощенья.
Своих кормилиц он лишал здоровья,
Их молоко высасывая с кровью.
Сайнаг-алдар же к нартам пристает:
«Пока он только вашу кровь сосет,
А подрастет — сожрет и вас самих.
Себе на горе возитесь вы с ним,
Весь нартский род он скоро уничтожит.
Ужели вас все это не тревожит?
Пусть лучше он растет на стороне,
Вдали от вас, в неведомой стране!»
Все на ныхасе это обсудили
И так единодушно порешили:
«Убить младенца — глупая затея,
За кровь его заплатим мы своею.
Пусть лучше заберет его Хамыц
И увезет от нартовских границ,
Закинет там, где глухо и безлюдно,
Где разыскать ребенка будет трудно».
И вот Хамыц, не говоря ни слова,
Взял мальчика и вышел в путь суровый.
Терзаемый сомненьем и тревогой,
Он долго шел неведомой дорогой,
Равнинами сменялись цепи гор.
Не солнце жгло, а жег его укор.
Свершает то он, что велел ныхас:
Берет он сына в этот скорбный час,
И, хоть дрожит отцовская рука,
В расщелину кидает ледника.
Хамыц домой отправился печален,
Как будто грудь давил тяжелый камень.
Не разбирал он, где вода, где суша,
И голос сердца не хотел он слушать.
Сайнаг-алдару он отмстить мечтал
За то, что тот совет жестокий дал.
А там, вдали, в той ледниковой груде —
Кто мог подумать о великом чуде! —
Был жар в груди Батрадза так велик,
Что начал таять вековой ледник.
От голода Батрадз в тоске звериной
Лизал нещадно тающие льдины,
И девственную воду ледника
Он принимал за капли молока.
А в это время юный сын донбетра
Плыл по морю, играя с теплым ветром.
Носил ребенок имя Урагома,
Был баловнем родительского дома.
На золотой свирели он играл,
К себе стада оленьи созывал.
Они к нему на середину моря
Легко плывут, резвятся на просторе.
Он, улыбаясь, вышел тут на сушу,
За ним олени выплыли послушно.
Играя на свирели золотой,
Он вечером ушел к себе домой.
Когда заря поля позолотила
И солнечное утро наступило,
Он снова вышел из воды на сушу
И на свирели изливать стал душу.
И музыкой и сладкозвучным пеньем
Вновь собирал к себе стада оленей.
Потом, резвяся в ледниковых водах,
Подплыл к скале под самым небосводом
И, обративши взор свой к ледникам,
Большое озеро заметил там,
А в
