быстро вращались его лопасти, не смогла бы превратить болотистый воздух Луизианы в свежий, бодрящий воздух, который был дома в Калифорнии.
Она легла на свою кровать, пружины заскулили, а одеяло под ней смялось. Прошло больше часа после собрания клуба поддержки, а ее сердце все еще колотилось так, точно она только что поднялась на дюжину лестничных пролетов, или станцевала чарльстон под три песни подряд, или прыгнула с головой в бассейн, чтобы спасти своего тонущего сына. Конечно, тогда она не обратила внимания ни на стук своего сердца, ни на тяжесть промокшей одежды. Она поняла это только после. Шум голосов. Чарли и еще один человек в бассейне рядом с ней. Взрывы смеха на другом конце двора в продолжающейся игре «приколи хвост ослу». Оранжевый воздушный шар, каким-то образом вырвавшийся на свободу, уносящийся ввысь.
Теперь ее руки дрожали так, как в ее первые трезвые дни в окружной больнице. Она подтянула колени, сложила руки на груди и прикрыла глаза от лучей заходящего солнца. Она так сильно сжала левое запястье, что насечки браслета впились в шрам на ее коже.
* * *
Мириэль не помнила, как заснула, но когда очнулась, за окном была тьма. Ее руки больше не дрожали, а сердце в груди билось медленно и ровно. Паника ослабила свою хватку, оставив скорбь глубоко внутри.
Она встала и включила свет. По всему дому раздавались шаги. Слышались тихие голоса. В ванной включался и выключался кран. Она взглянула на маленькие серебряные часы, стоявшие у ее кровати. Только восемь. Она никогда раньше так быстро не впадала в забытье и не выходила из него. Неужели ее душевная рана зажила, или просто зарубцевалась?
Не потрудившись взглянуть в ручное зеркальце, она схватила набор канцелярских принадлежностей и направилась в гостиную. Две ее соседки по дому болтали на переднем крыльце. Остальные все еще отсутствовали или готовились ко сну, оставив гостиную в ее распоряжении. Включив лампу, она обнаружила на боковом столике тарелку с картофельным салатом и бутерброд с ветчиной. На клочке бумаги рядом, крупным, закрученным почерком Айрин было написано ее имя: Полли.
Она опустилась на диван, поджав под себя ноги, и отложила свои канцелярские принадлежности. Она должна была съесть хотя бы несколько кусочков, просто чтобы выразить свою благодарность. Она проглотила их легче, чем ожидалось, поэтому попробовала еще. Не прошло и пяти минут, как она съела целиком бутерброд и весь картофельный салат. Она даже провела пальцем по тарелке и слизнула дочиста майонез.
После смерти Феликса друзья присылали дорогие подарки – фрукты, сыр и сладости, столь же роскошные, сколь и безличные. Наверняка кто-то съел все эти продукты. Может быть, Мириэль и сама давилась кусочком камамбера или засахаренного ананаса. Или все это пропало? И было выброшено вместе с увядшими цветами и письмами с соболезнованиями?
Она отставила тарелку и, забрав канцелярские принадлежности, направилась к шаткому письменному столу в углу комнаты. Чарли должно хватить месяца, чтобы раздобыть и отправить сюда ящик фейерверков. Она попросит его прислать и трещотки для детей. И конфеты. И дюжину леденцов размером с хлебную тарелку, которые можно купить на пирсе Оушен-парка. Феликсу они очень нравились.
Эви тоже, хотя Мириэль не покупала их ей целую вечность. Первое, что она сделает, как только вернется домой и обустроится, – отвезет девочек на пирс. Не обращая внимания на толпу. Не задумываясь, что солнце испортит ей макияж и добавит веснушек Эви. Не беспокоясь, что призрак Феликса тоже будет там с ними. Чарли написал о втором шансе. Возвращение Мириэль домой станет их вторым шансом, и на этот раз она все не испортит.
Не успела Мириэль снять колпачок с ручки, как почувствовала, что кто-то похлопал ее по плечу. Позади нее стояла Жанна, держа в руках экземпляр Picture-Play. Она помахала журналом и кивнула на диван.
– Я не могу читать тебе прямо сейчас, – отказалась Мириэль, поворачиваясь обратно к столу. – Я пишу важное письмо.
Жанна топнула ногой и бросила журнал поверх бумаги с золотым обрезом. Уголки журнала были загнуты, а цветная фотография на обложке начала выцветать. Но, по крайней мере, этот выпуск был более свежим, чем тот, который они читали. Отставание составляло всего два месяца вместо шести.
– Может быть, когда я закончу со своим письмом, – согласилась она, переворачивая обложку, чтобы взглянуть на содержание.
«Жена продюсера застигнута в любовном гнездышке партнера» – гласил заголовок одной статьи. Вряд ли это было новостью. Роман продолжался уже много лет. «Агент Бюро запрета[35] допрашивает знаменитостей в связи с контрабандной» – писали в другой статье. Это тоже было правдой, но вряд ли подходило для девятилетней девочки.
– Я не могу читать тебе это, Жанна. Сестра Верена оторвет мне голову. Кроме того, журнал вообще-то для взрослых, да и половина того, что здесь печатается, – ложь. У тебя нет каких-нибудь детских сказок?
Жанна покачала головой.
Мириэль взглянула на настенные часы, затем надела колпачок на ручку.
– Хорошо, пошли. Я думаю, у нас достаточно времени до комендантского часа. – Она взяла девочку за руку и направилась к двери.
Снаружи в окружающей темноте трещали сверчки, а мотыльки бились о ширмы на дорожках. Воздух остыл и пах ночным жасмином.
Она ожидала, что Жанна отстранится в ту же минуту, как она прикоснется к ней. Но, пока они шли, девочка крепко держала ее за руку, не отпуская, даже когда мимо проезжал велосипед или инвалидная коляска, заставляя их отходить в сторону. Мириэль почти забыла, каково это – чувствовать в своей руке маленькую ладошку.
Здание размером чуть больше сарая находилось между двумя часовнями в восточной части колонии. Фрэнк назвал это читальным залом, когда они проходили мимо во время экскурсии по территории. За прошедшие с тех пор три месяца Мириэль ни разу не отважилась войти внутрь. Полуразрушенный, покосившийся фасад не внушал надежды на то, что в нем размещалось что-то большее, чем заплесневелые газеты и, возможно, несколько мышей.
Волна затхлого воздуха ударила в нос, когда Мириэль открыла дверь, но, включив свет, она обнаружила аккуратную комнату с несколькими книжными стеллажами. Жанна отпустила ее руку и пробежала пальцами по корешкам книг.
Мириэль села в одно из двух разномастных кресел.
– Давай, выбери какую-нибудь.
Жанна несколько минут рассматривала книги, вынимая некоторые и листая их пожелтевшие страницы, прежде чем вернуть на прежнее место. Мириэль знала, что в колонии есть небольшая школа. Один из пациентов днем вел занятия для детей, а другой преподавал в вечерней школе для взрослых, которые до этого никогда не учились читать или писать. Жанна
