совсем иным путем, нежели им было предначертано.
В биографии этих знаменитых писателей есть много общего. Достаточно того, что они оба родились в Москве, были необыкновенно талантливы и трагически погибли в самом расцвете сил, не дотянув до сорока лет. А еще они — Александры Сергеевичи. И белых пятен в биографии обоих — видимо-невидимо. Хотя, наверное, по количеству загадок и неразгаданных тайн Грибоедов все-таки опережает «наше все».
Можно ли себе такое представить, чтобы в различных документах одновременно гуляли четыре (!!!) варианта года рождения писателя — 1790, 1791, 1794 и 1795-й! Слава богу, хоть день его рождения — 4 января — не подвергается сомнению.
Из этих четырех более или менее реальными считаются две даты — 1790 и 1794 годы, поскольку их называл сам Александр Сергеевич. Но на его могильном камне указан 1795-й. Периодически в разных документах проскальзывает и 1791 год как альтернатива 1790-му. И дело вот в чем: если согласиться с тем, что Грибоедов родился в 1790 или 1791 году, тогда получается, что он — незаконнорожденный ребенок, ведь его родители поженились лишь в 1791 году. Это во‐первых. А во‐вторых, вообще непонятно, зачем Анастасия Федоровна (мать) вышла замуж за Сергея Ивановича (отца), чья репутация, мягко говоря, оставляла желать лучшего. Человек мало того что без всяческого состояния, так еще и без особых принципов — кутила и профессиональный картежник, зарабатывавший деньги исключительно карточной игрой. И к тому же носивший точно такую же фамилию, как и она. Что могло сподвигнуть к такому замужеству женщину из знатного и богатого семейства? Рождение внебрачного ребенка? Запросто!
Кстати, в конце XVIII — начале XIX века незаконность рождения могла изменить всю жизнь несчастного ребенка, и не в лучшую сторону, лишив его не только социального статуса, но и, что немаловажно, имущественных прав. И изменить этот факт было практически невозможно, не существовало даже института признания таких детей законными. (Вспомните историю сына Екатерины II и Григория Орлова: он не мог носить фамилию отца и звался графом Бобринским.) Может, этим и объясняется вся эта катавасия с различными датами рождения? А именно — попыткой скрыть тайну появления сына.
Поскольку факт незаконнорожденности никак не влияет на интеллект, слава богу, Александр рос необыкновенно развитым ребенком. Еще бы, ведь он приходился внучатым племянником самому Александру Радищеву, хотя почему-то тщательно этот факт скрывал. Еще в дошкольном возрасте он свободно владел тремя иностранными языками, позднее — уже шестью. Стал весьма перспективным дипломатом, но вошел в историю именно как создатель «Горя от ума», кстати, не первого своего произведения.
Между прочим, изначально комедия называлась «Горе уму», потом уже — «Горе и нет ума» и только в третью очередь — «Горе от ума».
Создавая «Горе от ума», Грибоедов использовал в качестве образца для подражания классическую пьесу Мольера «Мизантроп», сделав своего главного героя Чацкого по образу и подобию мольеровского Альцеста, который терпеть не мог лицемерия и потому обличал все пороки общества. Не стоит забывать, что на дворе было начало XIX века — время невероятного преклонения перед всем французским, в том числе и литературой.
По свидетельству друзей, писать эту пьесу Александр Сергеевич вообще не планировал. Все случилось спонтанно, после того как однажды он попал на петербургский светский вечер и был поражен тем, как публика заискивает перед иностранцами, особенно французами. Грибоедов, говорят, не выдержал и произнес пламенную обличительную речь, после чего в высших кругах прослыл местным сумасшедшим. В отместку написал комедию.
Есть еще одно мнение: к работе над текстом писатель приступил после того, как увидел «вещий сон». Якобы ему явился близкий друг, который спросил, написал ли он для него что-нибудь? Услышав отрицательный ответ, друг откровенно расстроился, после чего последовал примерно такой диалог:
— Дайте мне обещание, что напишете.
— Что же вам угодно?
— Сами знаете.
— Когда же должно быть готово?
— Через год непременно.
— Обязываюсь.
Скорее всего, это тоже одна из многочисленных легенд, подтверждения которой нет, так что будем придерживаться официальной версии, согласно которой писать «Горе от ума» Грибоедов начал в 1822 году в Тифлисе.
В общем, не успела комедия появиться в рукописи, как в 1824 году тут же была запрещена к печати, хотя две или три сцены из нее были все-таки изданы в альманахе «Русская Талия» (интересно, что это за журнал?..).
Однажды, в один из своих приездов в Петербург, Грибоедов был приглашен неким драматургом Николаем Ивановичем Хмельницким к себе домой, чтобы в узком кругу друзей прочесть свою комедию. Но неожиданно у Александра Сергеевича возникла перепалка с другим драматургом, Василием Михайловичем Федоровым… Дадим слово актеру и драматургу Каратыгину Петру Андреевичу, присутствовавшему на той встрече и впоследствии описавшему ее во всех подробностях:
«…Грибоедов привез в Петербург свою комедию, Николай Иванович Хмельницкий просил его прочесть ее у него на дому; Грибоедов согласился. По этому случаю Хмельницкий сделал обед, на который кроме Грибоедова пригласил нескольких литераторов и артистов, в числе последних были: Сосницкий, мой брат и я. Хмельницкий жил тогда барином, в собственном доме на Фонтанке у Симеоновского моста. В назначенный час собралось у него небольшое общество. Обед был роскошен, весел и шумен… После обеда все вышли в гостиную, подали кофе, и закурили сигары… Грибоедов положил рукопись своей комедии на стол; гости, в нетерпеливом ожидании, начали придвигать стулья; каждый старался поместиться поближе, чтоб не проворонить ни одного слова… В числе гостей был тут некто Василий Михайлович Федоров, сочинитель драмы “Лиза, или Торжество благодарности” и других давно уже забытых пьес… Он был человек очень добрый, простой, но имел претензию на остроумие… Физиономия ли его не понравилась Грибоедову или, может быть, старый шутник пересолил за обедом, рассказывая неостроумные анекдоты, только хозяину и его гостям пришлось быть свидетелями довольно неприятной сцены… Покуда Грибоедов закуривал свою сигару, Федоров, подойдя к столу, взял комедию (которая была переписана довольно разгонисто), покачал ее на руке и, с простодушной улыбкой, сказал: “Ого! какая полновесная!.. Это стóит моей Лизы”. Грибоедов посмотрел на него из-под очков и отвечал ему сквозь зубы: “Я пошлостей не пишу”.
Такой неожиданный ответ, разумеется, огорошил Федорова, и он, стараясь показать, что принимает этот резкий ответ за шутку, улыбнулся и тут же поторопился прибавить: “Никто в этом не сомневается, Александр Сергеевич; я не только не хотел обидеть вас сравнением со мной, но, право, готов первый смеяться над своими произведениями”. — “Да, над собой-то вы можете смеяться сколько вам угодно, а я над собой — никому не позволю…” — “Помилуйте, я говорил не
