Найти «Ла Кустель» оказалось не так-то просто.
Васильев поставил служебный автомобиль в нескольких сотнях метров от калитки. И пошел назад к дому пешком; заглянул в почтовый ящик, обернулся, чтобы проверить, не следят ли за ним, и с помощью шариковой ручки сумел достать почту. Там обнаружилась датированная сегодняшним утром повестка в полицейское отделение Мелёна. Рене сунул ее в карман, остальное снова положил в ящик и решил обойти окрестности.
Дойдя до угла улицы, он повстречал кремовый «Рено-25» с номером HH77, который осторожно вела женщина зрелого возраста в больших очках. Он как ни в чем не бывало продолжил путь, но через несколько шагов остановился, вернулся и на дорожке к дому увидел водителя — толстую женщину, которая вышла из автомобиля и потянулась, прежде чем открыть багажник. Рене двинулся дальше и, проходя мимо соседнего дома, услышал щелканье ножниц. Остановившись, он заметил какого-то мужчину.
— Это груши? — спросил Васильев, разглядев угол огорода и несколько фруктовых деревьев.
Садовод оказался человеком общительным — это стало понятно по адресованной Васильеву широкой улыбке.
Значит, лекции о разных сортах груш и сравнительных преимуществах каждого сорта не избежать.
— Хотите попробовать? — спросил мсье Лепуатевен.
— Не откажусь, — ответил Васильев, мгновенно поднявшийся на двадцать позиций в бальной книжечке мсье Лепуатевена.
Далее последуют возгласы относительно вкуса груши, поздравления одного, скромные улыбки другого.
— Мадам Перрен — это вон тот дом? — спросил наконец инспектор.
— А, так вы к сумасшедшей?
Васильев нахмурился. Но мсье Лепуатевен слегка отступил и теперь с новым пристальным вниманием принялся разглядывать собеседника.
— Вы ведь из полиции, верно? — И прежде чем инспектор успел ответить, прибавил: — Полицейских я определяю с первого взгляда, я был присяжным оценщиком.
Васильев не особенно понял связи, но его сильно заинтересовала «сумасшедшая».
— Почему вы говорите, что она сумасшедшая?
— Из-за ее пса. Она похоронила его без головы.
Понять это Васильеву оказалось трудновато.
— Хорошо, — терпеливо продолжал мсье Лепуатевен. — Ее пес умер — не спрашивайте меня как, но, в конце концов, даже у дохлой собаки еще есть голова на плечах, верно? А у ее собаки — нет. Я сквозь живую изгородь видел, как она ее закапывала, а голова была в трех метрах дальше, она, должно быть, и сейчас там. Вы считаете, это нормально? Пес был далматинец, тупее их не бывает, но все же как такое животное может оказаться обезглавленным?
— А у нее вы не спрашивали?
— Ах, я с людьми только, видите ли, «здрасте — до свиданья». Если еще заниматься тем, что происходит у других…
— Но вы же можете посмотреть через изгородь?
— Я и посмотрел, потому что эта сумасшедшая надрывалась как проклятая. Я подумал, может, ей нужна помощь. Выкопать яму размером с собаку, хоть бы даже и без головы, — это, я вам скажу… Когда я увидел, что у нее там, я сказал себе: о-хо-хо, не стану-ка я ввязываться в это дело.
— Понимаю. Значит, пес обезглавленный, вы уверены?
— Так вы из-за этого приехали — из-за собаки?
— Нет, просто чтобы вручить повестку, ничего особенного.
— Повестку… из-за собаки?
Это у него, похоже, было навязчивой идеей.
— Не совсем, но теперь, когда я в курсе, я непременно задам вопрос. Спасибо за грушу!
Лепуатевен смотрел ему вслед. Васильев был не из тех фликов, которые вызывали у него доверие.
Недавно встреченный Васильевым автомобиль теперь был припаркован перед домом. Его владелицу он заметил на террасе — она стояла, нагнувшись к полу. И казалось, разговаривала сама с собой, но Васильев был слишком далеко и не расслышал, что она говорит.
— Тебе здесь будет хорошо, мой сладкий.
В таком возрасте собаки прелестны. Да, они писают на подушки, скулят в машине, но они тепленькие, мяконькие, в общем, страшно милые. Кокер. Матильда съездила в зоомагазин. Продавщица знала, как действовать. Она сунула ей в руки меховой комок. И Матильда ушла со щенком, лежанкой, ошейником, поводком, запасом корма на месяц, дневником здоровья, девятью страницами текста, обобщающего европейское законодательство о животных, — короче, приблизительно со всем тем же самым, что получила год назад, уходя из собачьего питомника на бульваре Мальзерба с Людо. Кокера звали Куки. Матильда будет его воспитывать. А пока он свернулся калачиком в своей корзине.
Она провела пальцем по его горячей шерстке. Все же для одинокой женщины это хоть какая-то компания. К тому же она вполне достаточно оплакала смерть Людо (который, впрочем, был глуп как пень) и теперь может подарить себе другого пса в надежде, что он будет не такой кретин. Вот и все.
Почувствовав постороннее присутствие, Матильда подняла голову и увидела поджидающего у калитки долговязого парня. Это еще кто? Торговец? Он дернул цепочку, звякнул колокольчик…
Ей следовало бы пойти ему навстречу, послать его куда подальше — она не имеет намерения выслушивать россказни торгового представителя, — но что-то подсказало ей, что тут другое. Начать с того, что у него не было ни сумки, ни портфеля — вообще ничего; он стоял, опустив руки вдоль туловища, и даже издали выглядел чертовски нелепо.
Песик у ее ног попытался вылезти из корзины.
— Ну-ка, место…
Она сунула его обратно, и он тут же свернулся калачиком. Матильда погладила нежную шерстку — ну чистый пух, как шелковая.
Она вновь повернулась к дорожке и как-то неопределенно махнула рукой. Васильев решился толкнуть калитку и двинулся вперед. Вблизи он оказался еще выше, чем думала Матильда. Он горбился, а ей не нравились сутулые мужчины, взять хоть Анри, прямой как стрела, но без скованности, тогда как этот еще и одет безвкусно, настоящий клоун.
Он уже был у террасы. Представился и показал карточку. Изумленная Матильда вытаращила глаза:
— Боже мой, уголовный розыск!
— О, ничего страшного, мадам…
— Как это — ничего страшного! Скажете тоже, уголовный розыск — это ничего страшного!
— Я совсем не то хотел сказать.
— А что вы хотели сказать?
Так что пришедший задавать вопросы Васильев был вынужден отвечать на расспросы этой старухи. Он принялся ее рассматривать. Прежде она была красива, это было видно даже ему, практически не расположенному разглядывать женщин.
— Может, все-таки войдете?
«Все-таки» — Васильев не знал, что значило это «все-таки».
На Матильде было цветастое платье с длинным рукавом и какой-то передник с большим карманом на животе, вроде фартука садовника. Васильев вспомнил про ее соседа. Он обернулся и машинально посмотрел на живую изгородь, о которой они говорили. Что за чудовищная, невероятная история…
