Бриджет? Я вяжу его для тебя. И когда придет зима…
Сестра Мод фыркнула и перебила ее:
– Ты нарушаешь правило, Лили Мортимер. Мне что, наказать тебя?
– Нет, – ответила Лили. – Я сказала всего пару слов. Не то чтобы я с ней «общалась». Я лишь хотела, чтобы Бриджет увидела шарф.
Она протянула той шарф, и Бриджет с нежностью потрогала его. Слезы бежали по ее щекам, катились по коричневым веснушкам.
– Можешь сделать его подлиннее? – попросила она. – Чтобы в морозы было теплее.
– Да.
Сестра Мод отдернула руку Бриджет от шарфа.
– Не знаю, что это вы тут устроили, если не «общение», – сказала она. – Уйди, мисс Негодница, иначе тебя ждет сама знаешь что.
Лили стояла и смотрела, как Бриджет и сестра Мод уходят прочь. Она оглянулась на фургон мистера Инчбальда и на долю секунды представила, как тайком забирается в него и едет в Болдок, как укачивает нового младенца, пока тот не уснет, как прибывает в лавку, чтобы пересчитывать кульки с манной крупой и рисом и карамельки в банке, словно она Джеймс Бак, который пересчитывал все-все на свете, включая девять пальцев на ее ногах. Но она знала, что необдуманные побеги из Госпиталя для найденышей остались в прошлом, да и к тому же лавка была райским местом для Бриджет, а не для нее. Отправившись туда, она бы все равно что обокрала ту, которую любила.
Она перевела взгляд на шарф. Она надеялась, что ей удастся выпросить достаточно пряжи, чтобы связать шарф длиннее обычного, и Бриджет будет в нем тепло.
Лили везде носила шарф с собой, боясь, что кто-нибудь его утащит. Она вязала его в каждую свободную минуту, когда руки ее не были заняты каким-нибудь заданием, пока шарф не достиг длины от изголовья до изножья ее железной кровати. Она вязала дальше. Она знала, что длины кровати недостаточно. Она думала о том, как меняются времена года и как медленно одно перетекает в следующее, но как, в конце концов, всегда приходит зима. Шарф перепачкался в пыли, и на нем появились пятна грязи, но она понимала, что со временем то же происходит со всем на свете, поэтому не огорчалась и думала, что не огорчится и Бриджет; важны были лишь долгие часы, которые она провела над этим шарфом, и то, что Бриджет будет знать – по теплоте его, по запаху, напоминавшему о Берти, – что дружба их живет, пусть даже им нельзя заговорить друг с другом или, смеясь, лежать рядом в вымокшей постели.
К разгару лета шарф был закончен. Лили попросила одного из мальчиков, работавших за ткацким станком, измерить его, и тот сообщил ей: «С ума сойти, да он длиной семнадцать футов и три дюйма!» Стараясь отчистить шарф, она все терла и терла его щеткой, пока не начала задыхаться от жестких волокон шерсти. Аккуратно закрыв петли, она украсила концы шарфа особым швом, который наложила алой нитью – как тех «солдат», которых она вышивала на ферме «Грачевник». Затем она свернула шарф в моток и попросила разрешения навестить Бриджет, которая опять была в лечебнице, на сей раз не с заражением крови, а с тем, что доктора называли «воспалением мозга», но что на самом деле было просто помрачением души, провалом в уныние, для чего, как твердо заявили доктора, «нет совершенно никаких причин».
В лечебнице Бриджет не лежала в кровати, как тяжелобольная, а сидела у окна, разглядывая двор и зазубренные кромки крыш вдалеке.
– Помнишь, какими черными нам показались туман и дымка, когда мы выбрались из той телеги с чаем? – спросила она.
– Я тут подумала, – сказала Лили. – Я могу попробовать написать еще одно письмо Нелли, и в нем скажу, что, если я смогу вернуться на ферму «Грачевник», то привезу тебя с собой, и ты сможешь нам помогать собирать камни.
– Слишком поздно, – сказала Бриджет.
– О чем ты говоришь?
– Я побуду здесь, а потом умру.
Лили протянула ей шарф.
– Смотри, – сказала она, – я связала очень длинный. Ты сможешь обмотаться им несколько раз.
Бриджет взяла шарф и развернула его, и он растянулся по больничному полу во всю свою впечатляющую длину. Бриджет изумленно уставилась на него.
– Сколько тут петель? – спросила она.
– Я не знаю, – сказала Лили. – Тысячи. Столько же, сколько злых слов вылетает изо рта сестры Мод. Или даже больше.
На лице Бриджет появилась тусклая улыбка.
– Я скучаю по тебе, Лили, – сказала она.
Лили подошла к ней и обняла ее, и поцеловала в макушку, снова обритую и свободную от местного чепца. Бриджет прижалась к ней и положила голову к ней на грудь.
– Так бы и уснула. Запросто, – сказала она.
Лили пустили к Бриджет совсем ненадолго, и вскоре пришла сестра Мод и, показав на шарф, заявила:
– Да это просто половая тряпка. Тебе пора на выход, Лили, иначе тебя ждут наказания, и на сей раз они будут куда строже.
На следующий день Лили вызвали к капеллану. У него был добрый голос, и двигался он медленно и осторожно. Он предложил Лили сесть в большое кресло, и она послушалась его и, болтая в воздухе ногами, не достававшими до пола, ждала, когда он заговорит.
Он сообщил ей, что Бриджет О’Доннелл мертва. Она умерла в свой восьмой день рождения.
– Увы, это одна из тех смертей, от которых Господь наш приходит в гнев, поэтому обсуждать мы ее долго не будем и на святой земле похоронить ее не сможем. Но я решил, что тебе, как ее подруге, следует знать, что произошло, – сказал он.
Лили ничего не отвечала. Из ее разума исчезли все слова. Она только смотрела на капеллана и разглядывала его серую шею над белым воротничком и нечто в этой серости, похожее на яйцо и ходившее вверх-вниз, когда он говорил.
– Она повесилась, – сказал капеллан. – Она пошла в ткацкую мастерскую, забралась на стул и привязала один конец длинного шарфа к раме станка, а другой затянула на шее. Потом она отпихнула стул. К сожалению, та вязаная вещь оказалась недостаточно плотной, чтобы сломать ей шею, но задохнулась она очень быстро. Мы молимся в надежде, что она не сильно мучилась.
Лили больше не могла смотреть на капеллана. Было что-то в его бледной сухости, от чего ей стало тошно. Она опустила взгляд на свои руки и осознала, какими вялыми, и розовыми, и бесполезными они были, не занятые спицами и пряжей. Она все думала о том, как те часы, что она провела, трудясь над шарфом, приносили
