ее, чистую и не обремененную ничем, не понимая — чтобы удержать толпу, надо иметь стальную хватку. Всегда быть уверенным, никогда не показывать слабости, решительно идти вперед, без промедления — ведомым нужен ведущий, и роль эту надо отыгрывать до конца. Вадерион привык к маске правителя, к короне на голове. Ему нравилось быть лидером, это была увлекательная игра, битва, длинною в жизнь. Он ни за что бы не отказался от этого.
Помимо умения вести за собой и принимать решения, доля правителя подразумевала еще одну важную деталь — ведущий должен быть умнее ведомых. И Вадерион, никогда не страдавший скромностью (это слово было ему незнакомо), осознавал, что он весьма и весьма умен. Более того — он был умнее всех своих подданных. Или большинства из них. Он видел их насквозь и легко понимал, как ими манипулировать. Не все можно решить с помощью меча, хотя среди темных это был самый распространенный способ. Все же иногда Вадериону приходилось идти более сложным путем. Он знал сильные и слабые стороны всех своих приближенных: Тейнола, Ринера, Шэда и Сайла, даже Стефи и ее отца, Раудгарда Вал’Акэш. Он мог закрывать глаза на их недостатки, но он всегда знал о них все. Никто из них не мог удивить его. Вадерион знал, что Стефи иногда излишне самоуверенна, а Тейнол никогда не перейдет границу в личных отношениях, что Ринер любит побороться за власть, а Шэд не способен на предательство. Так что секрет уверенности и самообладания Вадериона был прост — он все знал наперед, раскусив суть окружающих его эльфов. С простой толпой же он не церемонился и держал их силой. Этого было достаточно. В глазах народа он был сильным лидером, в глазах приближенных — мудрым и старшим. Так было всегда. Вот только теперь Вадерион чувствовал, что возвращается в те славные времена, когда у него был отец, сестры и он еще не принимал решения за тысячи тысяч чужих жизней. Иными словами, он начал осознавать, что ведет себя как мальчишка. К примеру, разозлился на слова Элиэн и перестал с ней разговаривать. Правда, она не заметила и также нагло завалилась к нему в кабинет. Это одновременно злило Вадериона и удивляло: давно он не терял самообладание. С другой стороны, ему в лицо никто и не смел высказывать то, что говорила Элиэн. Наглость он никогда не терпел, подданным это бы даже в голову не пришло. Надо было осадить светлую, но, во-первых, он обещал не вредить ей, а во-вторых, она говорила правду, и наказывать за это Вадерион считал недопустимым. Если ему что-то не нравится, он должен исправить, тем более претензии Элиэн всегда были разумными и излагались настолько логично, что придраться было не к чему. Она права: он одинок. Более того — она, к счастью, этого не знает — от этого одиночества он страдает. Однажды лишившись семьи, он много лет мечтал обрести ее вновь, только делать это, одновременно будучи Императором, как-то сложновато. Но не объяснять же это наглой эльфийке? Еще не хватало оправдываться!
В общем, мысли Вадериона в последнее время крутились не только вокруг его любимого дела — управления Империей и грядущей войной, — но и вокруг супруги. Эта светлая, казавшаяся ему такой простой, вдруг изменилась. Он никак не мог ее расколоть. То она была краснеющей девчонкой, то показывала клыки, то тряслась от страха, то бесстрашно бросалась в бой, а то и вовсе доказывала ему, что он с его титулом и историей ничего по сути своей из себя не представляет. Она менялась каждое мгновение, и когда Вадериону казалось, что он понял ее и может предугадать ее следующий шаг, она вновь удивляла его. И теперь он пытался решить: это он состарился и теряет хватку, или дело в девчонке? Впрочем, сейчас назвать ее девчонкой не повернулся бы язык: гордо поднятая голова, идеально ровная осанка, великолепная маска на лице — чуть приветливости, чуть улыбки, чуть интереса, но при этом некоторая отчужденность и даже величественность. Такая Элиэн была не светлой принцессой, а темной леди, но главное, что привлекло Вадериона, это ее чудесное черное платье. Словно его флаг на павшей крепости. Черный был его цветом, и Элиэн он шел. Вадерион ни демона не смыслил во всех этих фасонах и прочей чуши, но открытая шейка и плечи супруги привлекали его взор гораздо больше, чем лица собеседников. Пока Ринер разорялся по поводу очередного скандала среди южных лордов, Вадерион решал, убить ли ему подошедшего к Элиэн вампира сразу или чуть подождать. Поймав выразительный взгляд своего повелителя, клыкастая тварь исчезла, перестав пялиться на бледную шею светлой эльфийки. Элиэн потрясающе контрастировала с черным платьем. Ее бледная светлая кожа — и темная ткань. Так же будет смотреться его черная кожа на ее…
Его размышления прервал смех Элиэн, долетевший даже до их угла. Вокруг нее и Гортога собралась уже приличная толпа, и все что-то живо рассказывали его супруге. А она мило улыбалась, и Вадерион внезапно понял, что делает она это искренне. Ему она так никогда не улыбалась.
— Ваша точка зрения, лорд Сар’тарис, интересна, однако в ней нет ни капли смысла, — произнес Вадерион, и его собеседники умолкли. Ринер едва заметно кашлянул. — Если вам нужно лекарство, Советник, то примите его и не дохайте на лорда Сар’тарис, он и так сегодня не в форме. Лорд Нашер’лас, ваша идея мне понравился, попробуйте развить ее.
Больше он не стал тратить время на собеседников и, оставив Ринера их развлекать, направился к супруге. Вокруг нее было слишком много темных. Подхватив ее под локоть, Вадерион решительно поволок Элиэн к тени колон. Та еще успела попрощаться с Гортогом и другими орками и даже отдать полупустой бокал проходящему мимо слуге.
— Вадерион, что ты творишь⁈ — прошипела на человеческом Элиэн, когда их скрыла тень колонн.
Вадерион. Только теперь он понял, что не так часто слышит свое имя. Всегда считал это правильным — для остальных он Император, — но в устах Элиэн оно звучало приятно.
Вновь пришли мысли о том, что он слишком давно был один, и эта малышка сумела немного его отогреть. И еще полсотни темных.
Так как устраивать сцену он не мог — не признаваться же, что взбесился из-за ее улыбки, — то Вадерион решил поступить так, как обычно привык поступать с женщинами. Он ее поцеловал. С чувством, с желанием, с расстановкой. Чтобы она помнила, кто ее муж и кому она принадлежит.
Рука его скользнула вверх и
