— сказал Ваня. — Хоть бы в деревню какую свернуть. Ведь у меня куриная слепота.
— Да что же ты мне не сказал утром? Я думал, что только я слепой.
И мы, забыв про усталость, побежали по дороге.
Солнце скрылось за лесом, а до дому оставалось еще верст десять.
— Ты видишь?
— Вижу. А ты?
— И я вижу.
— Может быть, прошла куриная слепота?
— Навряд. Солнце еще не зашло, оно только за лесом, за горой. Ты устал?
— Немного задохнулся...
Но вот солнце, видимо, зашло, и все погрузилось для нас во мрак.
— Что теперь делать будем? — сетовал Ваня.
— Отдохнем, да и пойдем тихонько по дороге. Ходят же слепые.
Ваня взял меня за руку.
«Тут недалеко лес», — подумал я и спросил Ваню:
— У тебя нет спичек?
— Нет, а зачем тебе?
— Да костер бы развели и спать легли.
Мы стояли на дороге и прислушивались. Тишина... Только слышно, как сердце колотится. Подул ветерок, и зашумели деревья.
— Мы около леса, — сказал я. — Слышишь? Шумит...
— Слышу... Я боюсь. Волки могут напасть.
— Ну какие весной волки. Они сейчас сытые.
— У нас прошлый год весной волки корову зарезали. Отстала от стада — и зарезали.
Вдруг я услыхал грохот телеги.
— Едут! Вон там, вправо!
Мы прислушались. Грохот удалялся.
— Дяденька-а! Эй, эй, подожди! — закричал я и побежал по дороге.
— Дяденька-а! Эй, эй! Стой! Стой!..
— Ах ты, беда какая! Мимо проехал...
И вдруг опять телега загремела, и мы снова заголосили что есть мочи:
— Стой, стой! Остановись!
— Что вы кричите? — услышали мы мужской голос.
— Возьми нас с собой, пожалуйста, дяденька. Мы слепые.
И мы рассказали, как пошли из школы и до заката не успели домой. Мужик оказался из Мордовской Кармалки. Он отвез нас к себе. У него мы переночевали, поблагодарили за помощь, а утром отправились дальше.
Отец Вани уже дожидался сына у нас.
На следующий день я отправился в больницу, которая была не очень далеко от нашего села. Мне выписали там рыбий жир. Я три дня его попил, и слепоту как рукой сняло.
Этой же весной мы наблюдали на небе интересное явление. Еще зимой ходили слухи, что в мае появится большая комета и заденет землю своим хвостом. Все беспокоились — что-то будет! Время было как раз перед троицей, веселым весенним праздником. Но веселиться боялись.
Наконец на небе появился светящийся вихорок. Мы выбегали по вечерам на крыльцо и со страхом смотрели на комету. Особенно хорошо было ее видно сразу после захода солнца. По тому, как она с каждым днем увеличивалась, ясно было: комета приближается к земле. Все ждали чуть ли не страшного суда. Мордва вымылась в бане. В церкви каждый день служили обедню и молебен. Но вот комета стала уменьшаться, и у всех от сердца отлегло. По вечерам над лесом виден был один ее хвост, а через несколько дней и его не стало. Все страхи оказались напрасными.
3
Кончился еще один учебный год, и опять я дома. В это лето, ломая в старой глиняной избе печь, я нашел старый ружейный ствол и объемистую, мелко исписанную тетрадь за печкой. Первым делом, конечно, я занялся ружейным стволом: выправил, вычистил его и вделал в ложе, а тетрадь спрятал, думая на досуге разобрать, что там написано. Это были записки дяди Миши.
Когда ружье было готово, мы с Игошей зарядили его и отправились на охоту за куликами.
На той стороне Шешмы было много озер, где в изобилии летали кулики и чибисы, тоскливо покрикивая над водой. Печальный крик их хватал за сердце. От этого грустный сельский пейзаж делался еще печальней и горестней. Вот уж поистине —
Словно бы мать над сыновней могилой,
Плакал кулик над равниной унылой.
Игоша спрятался в кустах, а я прижался к самому крайнему от воды кустику и, прицелившись в стайку куликов, затаив дыхание, нажал на собачку.
Ружье оглушительно рявкнуло. Кулики улетели на другой берег, а один, жалобно покрикивая, заметался по песку, хлопая разбитыми крыльями. Игоша схватил его и начал рассматривать рану.
— Батюшки, да что это у тебя с лицом-то? — вдруг спросил он меня.
— Ничего... — сказал я, заикаясь и чувствуя, что лицо горит. Оказывается, ружье выпалило с обоих концов; цилиндр вылетел, и все лицо мне осыпало порохом, который глубоко вошел под кожу. Охоту пришлось отложить.
На следующий день у меня сильно разболелся правый глаз. В больнице фельдшер Филиппыч долго вынимал из глаза порошинки.
— А глаз у меня не вытечет? — спросил я Филиппыча.
— Куда ему течь! Эх ты, голова садовая!
У ружья я сделал новую нарезку и ввинтил новый цилиндр. Теперь мы решили, что прежде чем идти на охоту, надо испробовать ружье и проверить бой.
Что бы такое взять для мишени? Я подумал, что самой подходящей целью будет, пожалуй, картонка от численника с портретом царя: большое светлое поле и темное пятно в середине. Мы повесили мишень на куст и, отмерив шагами двадцать саженей, начали пальбу.
— Вы чего это здесь, разбойники, делаете? — донесся до нас голос с обрыва.
Мы подняли головы: то был Семен Иванович.
— Мы ружье пробуем, Семен Иванович.
— Обучаетесь в убиении помазанника божия?! — дико закричал лавочник. — Да знаете ли вы, что вам за это по закону Российской империи полагается?
Он грозно наступал на нас:
— Подайте сюда ружье!
Ошеломленные его нападением, мы всего ждали, но только не потери ружья и, не вступая с ним в спор, шмыгнули в кусты.
— Я вам покажу! Вот вам ужо будет! Щенки! С каких лет против царя! Вы у меня узнаете! — потрясал он кулаками нам вслед.
Картонку с портретом мы изорвали и бросили в реку.
С тревогой возвращались мы домой. Выйдя на площадь, увидели
