думала, вам с папой нравится Лёва, — поджимаю губы.
Мамочка обхватывает мои плечи и заглядывает в моё лицо. Гладит по щеке.
— Главное, чтобы он нравился тебе, дочь.
Резко поворачиваюсь к хлопнувшей двери.
— Миюха, — задыхаясь кричит Эмиль. — Там к тебе.
— Сам ты Миюха, — весело кидаю в брата диванной подушкой и бегу встречать Юльку, которая обещалась прийти на обед, чтобы поболтать.
Но оказавшись в коридоре, глохну и оттягиваю футболку для приличия…
— При-вет, — шепчу.
Приподнимаю брови, разглядывая Мирона. Я правда-правда скучала.
Тепло улыбаюсь… пока не замечаю холодности в его взгляде. А когда мой бывший друг хватает меня за локоть и тащит в подсобку под лестницу, вовсе задыхаюсь от возмущения.
— Куда ты…
— Надо поговорить.
— Ты не считаешь, что зачастил с этим желанием?
— Лучше не выводи, — мрачно цедит Громов и, захлопнув дверь подсобки, зажигает лампочку на низком потолке.
Украдкой окидываю взглядом спортивную фигуру, длинные ноги, плоский живот и вздымающуюся грудную клетку, а потом замечаю синяк на лице и нервно сглатываю слюну.
Бедненький мой!..
В левой руке у него замечаю обычный прозрачный файл. Мирон, увидев направление моего взгляда, демонстративно трясёт содержимым.
— Узнаёшь?
Сужаю глаза, чтобы распознать… лист из именного блокнота Мии Алиевой.
— Что это?
— Так узнаёшь или нет? — спрашивает так, словно у него пар из ушей сейчас повалит.
— Ты ведь знаешь, что это мой блокнот?
— Конечно, — кивает он и сжимает зубы до отчётливого хруста. — Зачем ты это сделала?
— Что именно?
— Зачем заказала этот баннер с изображением Лады? Опять мне назло?
Его бешенство передаётся мне молниеносно. Словно от дикошарого бурундука.
— Ты дурак, — сдвигаю брови и отталкиваю его, впечатывая в дверь. — Сдались вы мне оба.
— Мия…
— Ты не в себе, Громов. Мне нет никакого дела ни до тебя, ни до твоей Миловановой.
— А это, — сотрясает пакет, — тогда, как оказалось в рекламном агентстве?
Приглядываюсь.
На листке та самая фраза с баннера: «Дашь мне в ротик?», написана… будто бы моей рукой.
Чёрт.
Снова аноним? Сколько можно?
— Мия, это ведь твой почерк? — надвигается.
— Похоже на то… — равнодушно отзываюсь.
Мир стихает, а потом громко матерится и запрокидывает голову назад.
— Я в шоке с тебя, — начинает произносить. — Ну, ладно, у вас с Ладой антипатия. Я всё понимаю. Но рекламный щит… ты о её родителях подумала? Каково им будет?!
Слёзы застилают глаза. В груди проклятый ступор. Так всегда бывает от несправедливости.
Немного погодя, делаю слабые попытки оправдаться:
— Мир… Это не я! Клянусь тебе, что не имею к этому никакого отношения.
— А это что? — тычет мне в лицо полупустым файлом для документов.
— Не знаю… — теряюсь так, что голова кружится.
— Не знаешь? — язвит.
— Нет, — зажимаю рот двумя руками и реву навзрыд, не стерпев разочарованного взгляда.
Пытаюсь объясниться обрывками:
— Меня кто-то подставляет. Угрожает… Я запуталась. Не понимаю, что происходит…
— Подставляет? — хмурится Громов.
Слова не могу сказать больше. Начинается реальная истерика. Через несколько часов мне нужно быть на благотворительном вечере с Лёвой. Светящейся, в красивом платье и желательно без мешков под глазами. А я рыдаю в подсобке оправдываясь.
Просто ужасно!
— Это же я, Мир. Неужели ты думаешь, что я на такое способна?
Широкие плечи опускаются, он резко притягивает меня к себе. Утыкаюсь в тёплую шею мокрой щекой и жадно дышу.
— Хорош уже, не реви. Растаешь.
— Ты мне веришь? — спрашиваю тихо и жду ответа. Вся моя жизнь висит на волоске.
Потому что если даже Громов мне не верит, то как вообще дальше…
— Веришь? Ну?
Отклоняюсь и заглядываю в прозрачные глаза, хаотично награждающие моё лицо жадным вниманием.
— Если не веришь — уходи, — срываюсь. — Все уходите!
— Успокойся, — прижимает меня к двери, фиксируя ногами мои ноги.
Дышим оба натянуто.
По венам дрожь. От него снова пахнет так, как раньше. Любовью. Моё персональное счастье — этот аромат.
На секунду теряюсь, но потом снова пищу, пытаясь выскользнуть из-под сильного тела:
— Скажи сейчас.
— Блядь, — морщится он. Я взмокла вся, футболка задралась до трусов, а Громов такой же уравновешенный. — Я тебе верю. Угомонись уже, а? — рычит. — Дай подумать. Мия.
Затихаю, всё ещё вжимаясь в его шею лицом. Пошевелиться боюсь, нравится что вот так… он вокруг, повсюду. Но моё имя, а не привычное «Карамелина», чуточку отрезвляет.
Всё закончилось.
Мы другие.
Опять пустота и ни-че-го!
— Где у тебя этот блокнот? — спрашивает он, словно внимательно считая по порядку слёзы на моём лице.
— В комнате. На полке над письменным столом.
— Пошли, — резко отклоняется и, ухватившись за мою талию, сдвигает в сторону. Заметив голые ноги, откашливается.
Затем тащит за собой как безвольную куклу. Оказавшись в розовой комнате, Мирон скидывает всё содержимое с полки и находит злополучный блокнот.
— Ты кому-нибудь его давала? — начинает допрос, не обращая на меня внимания.
Изучает тонкие листы.
— Нет, он всегда был здесь.
— Кто именно тебе его подарил?
— Я не знаю, — мотаю головой. — Он был на столе в клубе в ту ночь, наверное, кто-то из девчонок, но они все до одной говорят, что не дарили.
Мирон пристально изучает каждую страничку блокнота. Хорошо хоть я, как обычно это бывало в детстве, не исписала его именем все до одной.
— Смотри, — говорит он, показывая мне разворот в середине, внизу которого мелкий, противный шрифт. — Это название типографии.
Отодвинув блокнот, извлекает из заднего кармана телефон и хаотично водит по экрану пальцем. Раздумывает. Жадно слежу за мужскими руками, пока он не засёк.
— Это в области. Пятьдесят километров отсюда, — наконец-то сообщает, а потом предлагает. — Скатаемся?
— Сейчас? — округляю глаза.
— Нет, следующим летом. Поехали, — кивает в сторону моего шкафа.
— Ты что? — подозрительно щурюсь. — Декстер Морган?!
— Поехали, — повторяет упрямо.
Озираюсь, чувствуя в груди сначала лёгкое смятение, а затем накрывающую волну азарта вперемешку с предвкушением.
— У меня приём в администрации. Лёва ждёт, — разглядываю свой идеальный маникюр и медленно произношу. В основном для приличия и из уважения к своему парню.
Потом закатываю глаза. Я ведь уже всё решила?! Стоит ли набивать цену?
— Мне тебя у него отпросить? — с иронией хмыкает Мирон.
— Только попробуй, — гордо разворачиваюсь и иду за одеждой.
Позвоночник покалывает пока отыскиваю спортивный костюм, носки и комплект белья. С достоинством оборачиваюсь, и взмахом подбородка указываю гостю на выход.
— Шевели попой, Карамелина. Рабочий день в типографии не резиновый, — усмехается Громов и отправляется к двери.
Глава 24. Изливающая душу Мия
Не собираюсь ради него наряжаться, думаю я, натягивая на комплект из топа и шорт, легинсы с толстовкой цвета пыльной розы.
Мы по делу едем.
И разговаривать с
