Бьется Прошка, но с барина глаз не спускает, а ну как тому подмога его понадобится — добрый барин, жаль, коль такого прибьют. И так и есть, видит — крадется к Карлу вражина, палаш в руке сжимая, счас замахнется. Исхитрился Прошка, одного ворога, дулом за ногу поддев, в снег повалил, другому полголовы снес, прикладом сбоку ударив. Кинулся к барину да в самый последний момент, как палаш уж занесен был, опрокинул злодея.
— Спасибо, Прошка! — крикнул Карл. — Да ты бы не мне лучше, ты бы молодому барину пособил!
Яков, все то время со здоровенным Иваном сцепившись, по сугробам катался, и никто из них верх взять не мог.
«Эх, видно, не тому я его учил, — в сердцах подумал Карл, — все боле искусству камнерезному, а надобно было драке — ведь задушит теперь злодей сына моего!»
Но нет — благодарение богу — не успел... Подбежал к Якову Прохор, с ходу огрел разбойника сверху фузеей по затылку, да так крепко, что приклад надвое расщепил. Сказал с укоризной:
— Кто ж так, барин, дерется — надобно было его ножичком под ребрышки...
Яков из-под мертвеца выбрался, дух переводя — ведь жизни чуть не лишился! Оглядывается по сторонам — жив ли батюшка?
Жив — шпагой размахивая, на последних иванов кидается! Ликом своим страшен — рот злобой перекошен, сам весь в крови, без шапки, мокрые волосы ледяными сосульками повисли, из ноздрей пар валит. Глядят на него злодеи да пятятся, один лишь навстречу из пистоля пальнул, но только пуля мимо прошла.
Вовсе опешили разбойники — была их только что дюжина, а ныне двое лишь живых осталось, не иначе как сам черт тут ворожит, коль ни пуля, ни палаш старика не берут, будто от железного отскакивая!
— Стой! — грозно кричит, карабкается чрез сугробы, увязая в них по пояс, Карл. — Стой, иродово племя — зар-рублю!!
Свят, свят!..
Закрестились, побежали от него злодеи без оглядки как от чумного.
Один-то далеко не убежал, потому как Прохор из чужого пистоля, что в снегу нашел, пальнул да пулей его с ног сшиб, отчего другой шибче прежнего припустил.
Карл — за ним, хоть возраст его уж не тот, чтобы по сугробам зайцем скакать — дыхание в груди спирает, глаза чернотой застит. Хрипит:
— Держи его, да до смерти не бей, живым, живым бери!
Прохор барина догоняет, за ним Яков поспевает. Все тут — все живы!
Побежали вослед беглецу, в сугробах утопая, от азарта улюлюкая.
А как за елки выскочили, увидали далеко на поляне возок, медвежьей полостью прикрытый, а подле него две фигуры в европейском платье, что, на месте топчась, весь снег изрыли.
Беглец прямиком к ним кинулся.
«А ведь не иваны это, коли их господа, за елками заснеженными схоронившись, ждут!» — подумал тут Карл...
Как беглец на поляну выскочил, господа подле возка на него оборотились да тут же увидели еще трех человек, что к ним через сугробы лезли.
— Кто это?.. И что сие значит? — удивленно спросил один.
— То и значит, что мы с вами конфузию потерпели! — зло ответил другой. — Уж не знаю как, но вырвались они!
— Так чего же вы медлите, их сейчас же убить надобно!
— Теперь не убивать, теперь ноги уносить следует! — сказал другой. — Скоро сюда, выстрелы заслышав, солдаты прискачут.
Выдернул из-за пояса пистолет, вскинул руку...
Увидал Прошка, как один из господ, что подле возка толклись, пистолет поднял, понял, что он в старого барина целит, прыгнул в сторону, да тут же сразу выстрел бахнул. Отлетел Прохор в сугроб, кровью своей горячей его кропя — пробила ему пуля грудь. Жалость-то какая!..
— Живой... барин?.. — прохрипел Прохор, голову поднимая, да, боле ничего не сказав, тут же и преставился.
Вот и выходит, что дважды он барина своего от неминучей смерти спас, сам через то жизни лишившись!
— Прохор! — вскрикнул Карл. — Али убили тебя?
Да глянув на убийцу, полез медведем чрез сугроб, ничего не страшась, не думая, что он в другой раз в него выстрелить может.
И верно, тот вновь руку вскинул, теперь левую, в которой второй пистолет был.
Вскинул да, замерев, прицелился...
— Батюшка! — крикнул Яков, упредить его желая.
Тут господин выпалил.
Яков зажмурился.
Бах!..
Да ведь попал!..
Но в кого?!.
Беглец, что к возку было кинулся, кувыркнулся и в снег упал, лицо зажимая, а меж пальцев у него кровь брызнула!
Как же так?!
Карл с Яковом так удивились, что даже бежать забыли, остановившись, а убивец меж тем в возок прыгнул да коня кнутом ожег, отчего тот на дыбы взвился.
— Пошел, пошел!
А ведь он не по-русски крикнул — по-немецки! — понял вдруг Карл.
Быстро побежал возок — теперь не догнать! Встали Карл с Яковом, дышат тяжело.
— Кто ж то был? — спрашивает Яков. — Или разбойники лесные?
— Может, и разбойники, коли по облику и одеже их судить, да только отчего они тогда промеж себя по-немецки говорили? — отвечает Карл.
— Вы знаете их, батюшка?
— Того, что стрелял, — не знаю, а другого, хошь он лицо свое в воротник прятал, я, кажись, признал, то — ювелир саксонский по фамилии Гольдман, у которого я камни для Рентереи покупал.
— Верно ли, батюшка?
— Может, и нет, а может, и так!..
Бежит возок по тропке, меж деревьев петляя.
— Отчего ж вы не убили его? — хмурится недовольно герр Гольдман.
— Хотел, да не смог, — отвечает Фридрих Леммер, коня по бокам кнутом охаживая. — Видно, Бог его хранит, коль другому пуля его досталась.
— Так да не так, у вас ведь второй пистоль имелся, чего ж вы в него сызнова не палили?
— А коли бы промахнулся? — возражает Фридрих. — Да хоть бы и попал, третьего-то заряда у меня не было, а в возке два места всего! Пусть бы я Карла убил, что нам с того толку, коли бы мой человек при том жив остался да под пытками против нас показал? Болтаться нам тогда на дыбе!
А ведь верно, свой в разбойном деле стократ опасней чужого! Прав Фридрих, что, Карла пощадив, в ивана стрелял. Стрелял — да убил!
Катится возок, скрипит под полозьями снег, кругом лес заиндевелый... Да только не до красот тем, кто под пологом медвежьим спрятался, сидят, молчат насупленно, гадают — а ну как кто из воинства Фридрихова жив остался, али Карл их признал, да ведь тогда беды не оберешься... И что теперь им делать, как себя спасти?..
А и верно — как?
