между деревьями.
В это время года воздух здесь кишит комарами. Виной тому сильные ливни и наводнения: влажность для комаров — настоящий рай. Они откладывают яйца в стоячей воде, например в лужах, которые под густой кроной деревьев никогда не высыхают полностью, и потому земля тут постоянно влажная, покрытая мхом и усеянная гниющим валежником.
Здесь и был найден труп.
Наши поисковые группы возвращаются к дому Джоша и Мередит. Все говорят наперебой, спешат рассказать, кто что узнал, и от голосов в воздухе повисает гул.
Я высматриваю Джоша — его нигде нет. Зато полиция здесь. У дома припаркованы служебные автомобили, а у входной двери стоит на страже один из полицейских, пока остальные проводят в доме обыск.
— Кто-нибудь видел Джоша? — обращаюсь я ко всем.
— Он пошел к реке, — отвечает кто-то, — опознавать труп.
При слове «труп» сразу повисает тишина. В горле застревает ком — лишь бы только это были не Мередит или Дилайла.
Мы становимся в круг для обсуждения. Все на нервах, в отчаянии. С неба моросит мелкий дождь. Некоторые взяли зонты и теперь делятся ими с тем, кто поблизости.
— А кто и откуда вообще узнал о трупе? — спрашивает Беа.
— Мы с женой, — отвечает, шагнув вперед, мужчина.
— От кого?
— Мы ходили по набережной, спрашивали прохожих о Дилайле, показывали ее фото. Там была пара человек на пробежке, спросили и их. Дилайлу они не видели, но слышали, что полиция в паре миль отсюда вниз по реке обнаружила труп и пытается установить личность. «Надеемся, это не ваша девочка» — так нам сказали те люди.
— И тогда мы решили разузнать побольше, — подхватывает рассказ мужчины его жена. — Продолжили спрашивать прохожих, слышали они что-нибудь или нет.
Едва сдерживая слезы, она рассказывает, что какой-то мужчина обнаружил труп, когда выгуливал утром собаку. Тот виднелся лишь наполовину: голову с туловищем скрывал слой земли, а ноги были на виду. Возможно, изначально труп спрятали тщательнее, но вчерашний ливень смыл с него почву и листья. Тело нашла собака, почуяв издали жуткий смрад. Река в тех местах почти выходит из берегов — еще день-два, и труп бесследно исчез бы в потоке воды.
— А следы насилия есть? — спрашивает одна из собравшихся.
Муж с женой переглядываются. Им рассказали, что на трупе не было одежды. Толпа в ужасе вздыхает. Все, конечно, сразу подумали об одном и том же.
— Только не это… — произносит Беа, сжимая мою руку. Мы встречаемся взглядами и представляем, что могла испытать наша подруга — если это она — перед тем, как ее бросили там совсем одну. И думаем о малышке Дилайле. Лишь бы только это была не она! Если это все-таки Мередит, то где тогда Дилайла? Меньше всего желаешь, чтобы смерть настигла кого-то из твоих близких.
Поскольку наш с Беа дом совсем рядом, мы решаем пойти и собрать для всех еды — нас теперь уже около тридцати. Рабочие на полную катушку врубили в доме техно с мощными басами, даже стены пульсируют. Едва мы переступаем порог, работа замирает. Глаза рабочих устремляются на нас.
— Простите, что прервали, — извиняюсь я в своем же собственном доме. Достаю из холодильника клубнику и, пока ее мою, нарезаю, чувствую на себе взгляд. Действует на нервы. Беа хватает две пачки чипсов, набирает в руки бутылки воды, и мы уходим.
Однако от еды все вежливо отказываются. Никому кусок в горло не лезет. Всех одинаково мутит от печали и тревоги, от неизвестности о том, что сейчас творится там, у реки. Ни о чем другом думать не выходит. У меня в голове так и рисуется картина: полиция, криминалисты, репортеры, желтая лента… И тело, которое достают из кустов.
Вскоре Беа отводит в сторону акушерку. Спрятавшись от дождя на веранде Джоша, они о чем-то беседуют.
Я тем временем разговариваю с женщиной, которая сегодня утром вместе с мужем узнала о трупе. Они хотели посмотреть на тело — не Мередит ли это или Дилайла, — но их не подпустили, как и остальных, кто пришел поглазеть из любопытства. Почему-то у многих есть это нездоровое желание — посмотреть на мертвого.
Я прошу женщину меня простить, оставляю ее и иду к веранде. Протянув акушерке руку, представляюсь. На вид ей за пятьдесят. Ее глаза и улыбка светятся добротой, а длинные седые волосы заплетены в косу.
— Мы с Кейт живем вместе, — объясняет Беа.
— Да-да, я знаю, Мередит много о вас рассказывала. Хорошего, разумеется. Я — Джанетт, — пожимая мне руку, отвечает акушерка. — Нам с Мередит не раз доводилось вместе работать.
А работать Мередит доводилось в самых разных обстоятельствах. И на дому, нередко в паре с акушеркой, и в больницах. Где бы ни рожала клиентка, будь то дома в ванной или в больничном родзале, Мередит всегда беспрекословно отправлялась куда потребуется.
Разговор я прервала на том, что Беа рассказывала Джанетт о подробностях, которые нам удалось узнать от Джейсона Тибоу.
— Так вот, — возвращается она к рассказу, — оказывается, Мередит была у них доулой. Во время родов, судя по словам Джейсона, что-то пошло не так, но что именно — он не признался. Было лишь заметно его недовольство врачом-акушером.
— Доктор Файнголд… — задумчиво кивает Джанетт. — Его все недолюбливают.
— А почему? — спрашиваю я.
— Он не слишком-то деликатен с пациентами, а порой еще и чересчур принципиален. Ему не нравится, когда Мередит присутствует на родах и вдруг начинает ставить под сомнения его действия. А для Мередит клиентки всегда на первом месте, и ей не важно, кому и чем она не угодила в процессе работы.
Джанетт объясняет нам, зачем нужна доула, — поддержать женщину, придать ей уверенности и сделать все возможное, чтобы роды запомнились только хорошим.
— Мередит — прекрасная доула, — говорит Джанетт. — Ради клиентов она на все готова. Мы с ней постоянно обсуждаем работу, пациенток, не обязательно общих. Частенько роды отбирают у тебя последние силы. Работаешь долго, на грани душевных и физических возможностей и даже не знаешь, на сколько еще все затянется. Да, конечно, бывает и наоборот, когда ты уходишь полный сил, радости, энергии, но в основном это работа на износ. Мы с Мередит всегда делимся друг с другом своими переживаниями. Она замечательный друг.
— Что правда, то правда, — соглашаюсь я, вспоминая, сколько раз Мередит поддерживала меня в трудную минуту. Тут меня посещает вопрос: — Но зачем Шелби надо было выбирать доктора Файнголда, если он настолько неприятный?
— Шелби встала здесь на учет уже на большом сроке. За таких пациенток берутся далеко не многие врачи, ведь
