они не ведут их с самого начала беременности и не знают полной картины состояния здоровья. А доктор Файнголд один из немногих, кто берется. Правда, он также один из немногих, кто практикует с ограничениями, а уже одно это должно настораживать.
— Вы что-нибудь знаете о том, как прошли роды у Шелби? — спрашивает Беа.
— Знаю. — Джанетт делает глубокий вдох, сомневаясь, стоит ли нам рассказывать, и, медленно выдохнув, все-таки говорит: — С ребенком не всё в порядке.
Мы с Беа озадаченно переглядываемся. Малышку мы видели собственными глазами — ребенок как ребенок.
— Что вы имеете в виду? — уточняет Беа.
— Девочка получила при родах повреждение головного мозга. Тибоу подали на доктора Файнголда в суд за врачебную ошибку. Шелби была очень измучена, ей требовалось кесарево сечение, и Мередит не переставала твердить об этом Файнголду, но тот и слушать не хотел. Еще бы ему кто-то указывал! Он провел эпизиотомию и щипцами достал малышку, причем, не рассчитав силу, сдавил ей голову.
— Но ведь девочка поправится? — искренне беспокоюсь я за малышку Грейс.
Иск Тибоу против Файнголда заставляет меня задуматься. На врачей то и дело подают в суд, и поскольку я сама врач, боюсь той же участи как огня. И хотя нередко споры урегулируются еще до суда, а иски отклоняются, в результате все равно страдают и финансы, и репутация. Если о докторе Файнголде Джанетт рассказала сущую правду, то представляю, как он воспринял столь неприятную новость.
— Сейчас трудно сказать, — Джанетт пожимает плечами. — У некоторых детей с подобной травмой диагностируют церебральный паралич, у других развивается эпилепсия, у третьих возможна задержка в развитии… Мередит должна была давать показания на этой неделе.
От рассказа Джанетт у меня перехватывает дыхание. А что, если Файнголд решил, попросту говоря, заткнуть Мередит? Все сходится: сначала пропадает Шелби, теперь Мередит, и обе — свидетели его преступной небрежности…
Мы с Беа задумчиво замолкаем. Джанетт тем временем отходит от нас и, спрятавшись от дождя под дерево, разглядывает тучи.
— Не нравится мне все это, — нарушает тишину Беа.
Дождь усиливается, снова стихает; создается впечатление, будто уже закат. Позже становится совсем мрачно, в небе повисают тяжелые серые тучи. В прогнозе погоды на сегодня обещали неслабую грозу.
С наступлением вечера наконец возвращается Джош. Он паркуется перед домом, и все мы затаив дыхание ждем новостей. Неужели Мередит больше нет?..
Через лобовое стекло видно, что Джош сидит, склонившись над рулем, и медлит выходить. Плачет? Или просто собирается с духом? Может, подойти к машине и постучать? Хотя пускай отдохнет, его столько часов не было — сейчас уже около пяти. За это время подтянулись остальные, и почти в полном молчании мы все вместе его ждем. Несмотря на погоду, никто не ушел, да и не подумал бы уйти, не узнав, что же именно происходило у реки.
Джош выходит из машины. Ссутулившись, он ступает неверными шагами, шатается точно пьяный, запинается о бордюр. Голова у него опущена так низко, что кажется, подбородок вот-вот коснется груди. И все-таки Джош плакал. Слез уже не видно, но красные опухшие глаза говорят сами за себя. С сегодняшнего утра Джош постарел лет на десять. Он страшно вымотан, его ладони и брюки в области колен испачканы в грязи.
Он шагает нам навстречу, потом останавливается и тяжко прислоняется к дереву, пряча лицо в ладонях, словно сил идти больше нет. Вдруг Джош начинает содрогаться в рыданиях, его боль ощущается даже на расстоянии, и Беа приходится обхватить меня руками, чтобы я не упала в обморок.
Случилось худшее. Мередит больше нет…
Все стоят на месте, понимая, что Джошу нужно побыть один на один со своим горем. Многие и сами плачут. Боясь, как бы не вырвались наружу нахлынувшие чувства, я зажимаю рот ладонью и в конце концов сдерживаюсь — переключаю мысли на то, что делать дальше. Нужно продолжать поиски, искать еще быстрее, еще тщательнее. Нельзя просто стоять и скорбеть по Мередит, когда нужно еще найти Дилайлу.
Позади тихонько всхлипывает Беа. Кажется, мы поменялись ролями, ведь это меня обычно эмоции накрывают с головой; Беа же всегда рассуждает трезво, придумывая, что можно предпринять. Я все понимаю — они с Мередит были очень близки, да и с Дилайлой тоже.
Теперь придется думать о похоронах, всё организовывать… Мы с Беа, само собой, не бросим Джоша одного с этими хлопотами. Без Мередит он будет сам не свой.
Никак не могу поверить — Мередит больше нет. Какие странные слова… Разве им место в одном предложении?
Наконец Джош собирается с силами и, подойдя к нам, сдавленно произносит:
— Не она…
— Что значит «не она»? — срывается у кого-то.
— Труп, — объясняет Джош. — Это не Мередит. Это та пропавшая женщина — Тибоу.
У меня тут же подкашиваются ноги, вырываются слезы — какое облегчение, что это не Мередит!
По словам Джоша, мистер Тибоу опознал тело жены.
— Что с ней случилось? — спрашивают из толпы. — Как она умерла?
У всех на уме те же вопросы, но задать их решился только один.
— Станет ясно после вскрытия, — отвечает Джош.
Пока же, как он говорит, известно лишь то, что расследоваться будет убийство, поскольку налицо признаки насильственной смерти. По толпе прокатывается волна потрясенных вздохов, затем наступает молчание.
Ровно в ту же минуту из дома Джоша и Мередит выходит одна из полицейских в штатском, брюнетка с угловатыми чертами лица — острыми скулами и подбородком, худыми щеками, прямым носом. Губы у нее тонкие, глаза узкие. Впрочем, в улыбке она, наверное, симпатичная. На ней брючный костюм, и когда ветер раскрывает полы жакета, на поясе обнажается кобура. Женщина в сопровождении другого сотрудника направляется прямиком к Джошу. Я, наивная, думаю, что сейчас она скажет ему ободряющие слова, утешит, заверит, что в подобных расследованиях не всегда все бывает безнадежно…
На деле происходит иначе — ее голос звучит холодно, мрачно.
— Здравствуйте, мистер Дики, меня зовут детектив Роулингс. — Быстрым отточенным движением она показывает жетон. — Не могли бы вы пройти с нами на пару слов? — И делает жест в сторону дома.
Дом у Джоша с Мередит невероятно красивый — построен больше века назад в стиле королевы Анны. Он голубого цвета, большой и изысканный, а круглые башенки с конусообразными крышами делают его похожим на миниатюрный замок. Сколько мы здесь живем, столько и Джош с Мередит живут в этом доме.
Джош напряженно выпрямляется и смахивает остатки слез. Мы же, застыв, сосредоточенно слушаем. Джош окидывает всех взглядом и понимает: люди тоже хотят знать, что происходит.
