к разрастающемуся на глазах неизвестному. Дыры стали множиться, каждая воронка становилась все больше и больше, и каждая новая становилась все ближе к нашему юному врачу. Он понял, что что-то под землей создает воронки с целью захватить незваного гостя в свою власть. Риц принялся бежать. Песок создавал помехи, сопротивлялся и не собирался помогать пришельцу. Разгоняя свои тонкие длинные ноги, стараясь выработать скорость опытного гепарда, Герман хотел скрыться от приближающегося нечто.
В это время подозрительная асфальтированная дорога, которую стремился избегать ради эффекта неожиданности заблудившийся в мирах психиатр, вновь и вновь возникала под его ногами. Она преследовала его так же, как невидимый монстр, что хотел проглотить Германа Рица, используя при этом изобретательный метод в виде пугающих воронок. И подобно одиночеству, монстр был так же невидим и настроен на вечное заточение человека в своих горьких объятиях, засасывая его постепенно, наслаждаясь страданиями.
Воронки черными дырами приближались. Тем временем, дыхание и силы странника покидали его, унося в тяжелую отдышку и мечты о скорейшем своем спасении. (И пусть спасение не обойдет его психическое состояние).
В легких не хватало воздуха. Герману пришлось остановиться. В этот момент, он увидел силуэт грустно идущего в его сторону молодого человека, чей взор без желания видеть мир был устремлен в собственные ноги. Силуэт случайно коснулся Рица именно в тот момент, когда монстр создавал новую воронку прямо под ногами странника. Касание спровоцировало исчезновении Германа из мира, заполненного песком. И Риц оказался в мире пропитанным внутренним одиночеством незнакомца.
Голова шла кругом от образов и воспоминаний незнакомца, который случайно контурами своего силуэта секунду назад дотронулся до Рица.
Переливающиеся и удаляющиеся вдаль черно-белые квадраты или ромбы, подобно гипнотическому маятнику изобретательных психологов, уводили Германа куда-то вперед в галлюцинации.
Ваакум пространства разрывал пропитанный горем мужской голос. Он лился реками боли сверху. И при этом не было видно лица, рта или кого-то в едином целом организме. Нет. Был лишь голос, от которого все наполнялось черными красками.
Что это? Стих? Нет, песня. Плохо сложенная, но проходя в самое сердце, она отражала все внутренние переживания автора.
«Ты ушла, и нет конца дороги. Увижу ли тебя я снова?
Нет ответа.
Она ушла, потеряв любимых,
Она ушла, чтобы не потерять себя.
А одиночество, что всегда знает своё место,
Уже на её и моих плечах.
(Как часто одиночество на её и моих плечах)…»
Пытаясь найти источник звуков, Герман оглядывал окружающее его пространство. Незаметно женский тонкий силуэт появился перед ним. Девушка, совсем юная, с тонкой шеей и короткими волнистыми волосами принялась бежать вдаль. Она бежала туда, куда уходили переливающиеся черно-белые квадраты. Она бежала в неизвестность в попытке сбежать от самой себя и от своих мыслей. Она бежала от проблем и нарастающей самокритики. Бежала туда, где боль не найдет её. Каждый шаг вперед наполнял ее свободой, ощущением отстраненности ото всего, что сжимает сердце и вызывает слёзы.
Потеряв брата, не найдя поддержки среди родных, окруженная мрачными мыслями и обделенная пониманием общества, она стала тонуть в черных песках одиночества. Девушка, стремясь найти покой для себя и автора песни – бежала прочь.
Герман же принялся догонять незнакомку тут, в галлюцинациях незнакомца. Тем временем голос стал громче. Песня залила галлюцинации полностью, не допуская проникновения иных звуков.
«Слишком часто пишу о ней, слишком часто пою о ней.
Это, видимо всё, что держит меня на весу.
И пусть держит. Я не видел её давно»
Одиночество окутало не только выходящий за нормы рассудок незнакомого молодого человека, но и ту, которая стала причиной галлюцинаций.
Как только слова песни закончились, и Герман почти дотронулся убегающей девушки, черное око, подобно расширенному зрачку кошки, заполонило пространство и поглотило странника, спрятав от него незнакомку.
Оставшись одним в черном пространстве в подвешенном состоянии, Риц ощутил, как пустота отделяет его от всего мира. Никто не слышал его. Никто не знал, где он. Он сам не знал, где он.
«Что? Как такое может быть? Я не чувствую земли под ногами и воздуха в легких. Я не вижу ничего, но вижу пустоту. Где я и как отсюда выбраться?». Кричать было бесполезно. Юный врач знал это благодаря полученному опыту.
Поворачивая головой в разные стороны, Герман пытался найти подсказку для своего спасения. Но ничего не было и ничего не происходило пока… пока не были открыты глаза. Пустота затрепетала. Показалась тонкая полоса света, изрешеченная черными гибкими линиями, идущими сверху и снизу. Так, огромные ресницы открывающихся глаз пропускали свет.
Герман был заточен в зрачке незнакомца.
Белый сплошной свет сменился на картинку. Двигающаяся и налитая красками, она показала Герману Рицу отрывок из жизни автора ранее услышанной песни.
В тот вечер было пасмурно. Прошел легкий дождь, и сильные порывы ветра сменились на штиль. Капающие с крыш капли разбивались об дорогу и растущие под окнами жилых домов листья лопухов. Свежий и чистый воздух с тонкой ноткой летней прохлады создавал едва видимый пар от дыхания. Под ногами хлюпала влажная земля с ползающими по ней в мелких лужах дождевыми червями.
Автор песни и владелец этого воспоминания смотрел всё время на свои ботинки, иногда посматривая на наручные часы. Вдруг издалека послышались звуки идущего человека, и из-за угла вышла она – та, кому были посвящены грустные строки плохо сложенной песни.
Молча, она подошла к молодому человеку и с грустными дрожащими от боли глазами отдала ему письмо. А затем… она просто убежала.
Не понимая, что делать и не зная, нужно ли её догонять, ОН стоял на своих ногах, провожая возлюбленную взглядом полного недоумения. Холодной от волнения и сырости летнего вечера рукой он тут же вскрыл письмо. Текст был написан в спешку, строчки иногда сходили выше или ниже, а в нижней части листа было три пятна от соленых слёз, что капали бы чаще, если бы их не сдерживали сжимающиеся со всех сил глаза.
И прочитав текст, молодой человек захотел тут же догнать ту, что убежала, пообещав когда-то вернуться. Но было слишком поздно. Побежав по её следам и не найдя её, он потерял часть себя.
Автор воспоминаний, затаив в своем теле пустоту и тонущего в его зрачках Германа Рица, протянул левую руку к своему лицу. Отодвинув её, он увидел, как на его пальцах трепетали капли. И он закрыл глаза, дабы не видеть больше
