ли?
Я узнала его: он тоже учился в школе искусств и принадлежал к особому типу невозможно классных парней с идеальной кожей, которые постоянно носили черное. Их всех звали то ли Бен, то ли Дэн — в общем, как-то кратко. Кажется, это был один из Бенов. У него даже велосипед был выкрашен бликующей черной краской. Видимо, он из-за моего платья решил, что я направляюсь в церковь. Короче, я явно выбрала не то, что нужно. Ситуацию не спасало даже то, что под платьем у меня был лонгслив, скрывающий шрамы на руках, а древние пуговицы на груди постоянно выскакивали из своих не менее древних петель.
— Меня пригласили на летнее барбекю. Только вот я опаздываю. Заблудилась.
Я сказала ему, какая улица мне нужна, и он буквально согнулся пополам в приступе хохота.
— Не летнее, а в честь летнего солнцестояния. Они опять будут там скакать голыми и распевать песни? О да, я тебя провожу. Там все улицы ими забиты, каждый как не друид, так ведьма. Ну ты знаешь — вот это вот все. Подвески из кристаллов на окнах, веганская выпечка.
Я взяла чизкейк, путеводитель и направилась за своим провожатым. Остановиться и застегнуть пуговицы я не успевала — очень уж быстро он шел. Время от времени он оборачивался и снова хохотал.
— Нет, слушай, ты же отлично впишешься. Это что у тебя? Чечевичный пирог? Огонь. Я Дэну расскажу. Надеюсь, пирожок органический и без сахара. Ты точно хочешь туда идти?
Он остановился возле разросшегося сада у дома, фасадное окно которого было увешано целой гирляндой кристаллов — как и было обещано.
— Спасибо за инструкцию. Ну, за то, что проводил.
— Не говори потом, что я не предупреждал. И постарайся уйти до девяти, пока все не начнут раздеваться. — Он взобрался на велосипед одним плавным движением и изящно свернул за угол. Я даже представила, что он едет и хихикает себе под нос, хотя с такого расстояния все равно бы не услышала.
Входная дверь была распахнута настежь, из сада доносилось щебетание детей, слышалась женская болтовня и басовитые голоса мужчин. В холле пахло мятой, старой древесиной, свежим хлебом. Возможно, Марк был прав, причислив мою маму к язычникам, если именно так обычно пахнет жилье язычников. Под лестницей у стены стояли две метлы с украшенными сухоцветами древками. Из кухни вышла Мари:
— Марианна! Ты пришла! О, у тебя с собой тортик! Ты точно всем понравишься. Я на пару минут его в морозилку поставлю, чтоб был посвежее. Как тебе мои метлы? Не удержалась от сантиментов. Эти метлы были у нас на свадьбе — знаешь традицию перепрыгивать через метлу?
Я последовала за ней на кухню, где толпились ее подруги — все в длинных платьях и с крашенными хной волосами по пояс. Они заняли всю кухню — ходили, покачивая широкими бедрами от стола к холодильнику, разворачивали принесенные с собой салаты большими веснушчатыми руками, что-то нарезали, нанизывали на шампуры грибы и перец, разливали напитки, передавали кружки с домашним пивом в открытые двери.
Они говорили все одновременно, просили друг дружку перестать, разражались хохотом и продолжали в том же духе. Меня трогали, поглаживали, расспрашивали, выдали мне стакан холодного чая — точь-в-точь маминого — с мятным листиком и долькой лимона. Я даже пить не решалась, чтобы не разрушить волшебство.
Одна из женщин спросила: «Это ведь ты рисовала иллюстрации к балладе, да? Марк нам рассказывал. У тебя есть сайт?» Еще одна похвалила ткань платья, напомнив мне, что именно из-за нее я это платье и купила — сине-зеленый геометрический орнамент, фестоны по краю подола. Я ответила, что оно из комиссионного магазина, что все никак не перешью, да и пуговицы постоянно расстегиваются.
— О, можно просто зашить спереди, я бы так и сделала. Тогда и пуговицы можно оставить на месте. Смотри, это же ручная работа, как и само платье. Рукава только износились. Но их можно отпороть, получится сарафан.
Мари шикнула на них, словно отгоняла цыплят:
— Отстаньте от девочки! Вы ее запугаете. Марианна, это чудесное платье, пойдем-ка я провожу тебя в сад, куда-нибудь в тень.
В саду были беседки и самодельные шатры из цветного полотна, растянутые в зарослях стручковой фасоли, везде лежали покрывала и стояли стулья: на них сидели люди, они болтали, пили напитки из высоких стаканов и пивных бутылок, а дети валялись на ковриках или бегали вокруг клумб или швырялись друг в друга ледяными кубиками из своих напитков.
Моей маме понравились бы эти грядки и цветники, эти устройства для сбора дождевой воды, эти использованные контейнеры, приспособленные для роста всего съедобного или душистого. Стенка гаража, например, была целиком утыкана раскрашенными в полоску стаканчиками из-под йогурта, в которых росла герань, а внизу, у стены, росли помидоры — в каких-то ящиках, старых раковинах и даже унитазе. Там стоял такой привычный маслянистый запах нагретой солнцем герани и томатной ботвы. У нас так же пахло в теплице за старой прачечной.
Я спросила у Мари:
— А что, помидоры и герань разве хорошо растут вместе? Моя мама, кажется, тоже сажала их рядом.
— Дело не в том, что они хорошо соседствуют, просто тля не любит герань, зато очень уж любит помидоры. Вот в чем смысл. — Мари потрогала помидорный лист, и ей в ладонь упала тля. — Видишь?
В конце сада стояло маленькое деревянное шале, выкрашенное синей краской, с распашными ярко-желтыми дверями, выходящими на веранду, где висели диско-шары и витые металлические цилиндры, которые плавно вращались, поблескивая цветными отражениями домика и сада.
— Идем, — сказала Мари, — покажу тебе свой сарайчик. Его всю прошлую зиму строили, теперь я им хвастаюсь.
Она распахнула желтые двери, и тут я поняла, почему ей хочется хвастаться. Целую стену занимал стеллаж с ящичками из старого магазина тканей, причем за стеклянными окошечками на ящичках еще сохранились этикетки — «Перчатки — простые», «Ленты — зеленые» — хотя сейчас в них лежали краски, мелки и карандаши. На длинном верстаке у окна выстроился ряд бутылок и банок из-под сиропа и патоки с разными ручками и сверкающими приспособлениями, которые Мари, по ее словам, использовала для работы с серебром.
Мари рассказала, что ведет вечерние курсы по изготовлению украшений. Сказала, что если я пожелаю, то в любое время могу прийти на бесплатный урок. Летом она иногда проводила дневные занятия, после которых ученики всегда приносили домой по паре колечек или серег. Она показала комплект сережек, над которым как раз работала, — полумесяцы с подвешенными на серебряных цепочках серебряными дисками. Сказала, что к моим коротким волосам они очень подойдут. Потом завернула серьги в салфетку и сунула мне в руку.
Затем она стала открывать какие-то деревянные ящички в столе, достала оттуда деревянный брусок с чем-то вроде винта с плоской головкой на конце, потом кусачки, и стала показывать, как делать круглые серебряные звенья, смыкать их и соединять в цепочку. Я сделала простые кольца и вдела их в самые нижние дырочки в ушах. Она сказала: «Ты прелестна!» Я знала, что это не так.
Мне вдруг стало ужасно неловко — за свое выгоревшее платье, за старые кеды, за зудящие шрамы на руках, за холодные проплешины за ушами, где почти не росли волосы. Мне хотелось уйти, но я не успела и расплакалась. Что-то в ее жесте, котором она протягивала мне самодельные украшения, и то, как она назвала меня прелестной, напомнило мне маму — это и помидорно-гераниевый аромат летнего сада.
Я вспомнила тот последний джемпер с разными полосатыми рукавами, постукивание и позвякивание бусин, которые я отгрызала, но самое ужасное — я вспомнила, какой чистой, без шрамов и порезов, была кожа моих запястий под этими рукавами. Мама заправляла волосы мне за уши, от ее пальцев пахло луком и землей, и ушки у меня были нежные, гладкие, без шрамов, проколов и всякого пирсинга.
Мари сделала вид, что
