днем, незадолго до того, как она уселась в свое кресло, ваш отец проснулся и обнаружил, что ваша мать исчезла. Он проверил задний двор, крыльцо, даже маленький сарайчик, где хранил все свои инструменты, но ее нигде не было. Наконец он выбежал на улицу и стал звать ее по имени, но ответа не было. Когда он вернулся и открыл дверь гаража, то увидел, что она сидит на пассажирском сиденье коричневого «Бьюика», ожидая, что они поедут на прогулку. Она накрасила губы и надела свои «прогулочные» туфли, ее сумочка аккуратно лежала на коленях. «Где ты был?» – спросила она его.
Сегодня вьетнамская женщина впервые бодрствует. Она следит за вами глазами, пока вы ходите по комнате, а потом касается своей груди. «Ноу инглиш», – говорит она. И улыбается – зубы у нее ярко-белые, идеальные, глаза – танцующие черные шары. «Это ты, дочка?» – спрашивает она.
Позже ваша мать скажет: «Разве раньше не у всех вещей было название?»
Твой отец занимается тем, что коротает время. Читает газету от корки до корки. Изучает и быстро осваивает судоку. Наблюдает за солнечным затмением через крошечное отверстие в картонной коробке. В апреле он занимается налогами. Сажает новые деревья вдоль забора, граничащего с задним двором соседа (эта его вечная одержимость приватностью). Извиняется перед умирающим рододендроном в саду («Даже у червяка длиной в сантиметр, – сказал он вам однажды, – есть душа длиной в полсантиметра»), а затем быстро спиливает его. Предпринимает полусерьезную попытку навести порядок в гараже – наконец-то, после более чем тридцати лет. Покупает шагомер и начинает ходить. Километр, полтора, два. И однажды он решает создать сад камней под окнами спальни вашей матери. Он заказывает три мешка белого гравия в питомнике «Оверлук» и с помощью системы рычагов, блоков и веревок, прикрепленных к забору в самой прочной и устойчивой точке (до того, как начать преподавать математику в колледже, он был инженером по образованию), тащит семь больших белых камней из оврага за домом. Он не торопится – два или три дня он расставляет и переставляет камни, пока они не смотрятся «как надо». Какой логикой он руководствуется, как определяет промежутки между ними и идеальную конфигурацию, вы не знаете («По сравнению с мамой, – сказала однажды восьмилетняя дочь вашей подруги Анны, – отец – чужак»). Он снимает сад камней на полароид и приносит фото в дом престарелых, чтобы показать вашей матери. «Ты убил растения?» – спрашивает она его.
Когда вы возвращаетесь из короткой поездки за границу – десятидневной писательской конференции на юге Умбрии – ваш отец сообщает, что ее левая нога начала волочиться. Он говорит, что ее посадили в инвалидное кресло, чтобы не рисковать падением. Уже через неделю ее ноги выглядят тонкими, как прутики. Кроме того, она стала намного тише. И больше не улыбается. Это беспокоит его больше всего.
Когда вы входите в ее комнату, она сидит в инвалидном кресле у окна, держа в руках маленькое круглое зеркало, и пристально, с подозрением разглядывает половину своего лица (каждое утро, когда вы были ребенком, вы наблюдали, как она «занимается лицом» перед зеркалом в ванной). «Я никогда не могла угодить своей матери», – говорит она. Вы забираете у нее зеркало и кладете его вниз стеклом на кровать. Ее подбородок дрожит, а руки холодны как лед. Вы берете их в свои, чтобы согреть, а она откидывается в кресле и закрывает глаза. «Спасибо», – говорит она. Затем она садится и широко раскрывает глаза. «Когда ты уйдешь, – спрашивает она, – кто выключит свет?»
Когда вы были ребенком, всякий раз, когда вам было грустно, она говорила вам: «Посмотри в зеркало и улыбнись». Еще она говорила: «Если кто-то просит у тебя игрушку, всегда давай поиграть» (в основном, вы так и делали), «Никогда не ходи в гости без подарка» (иногда вы забывали), «Всегда режь морковь по диагонали» (вы и сейчас так делаете) и «Если ты снова выйдешь замуж, не поставив меня в известность, тебя ждут неприятности!» (Вы сбежали со своим первым мужем, бывшим дзен-монахом, через две недели после знакомства на шестидневном молчаливом ретрите в горах Катскилл.) И о мужчинах в целом: «Нужно притворяться, что воспринимаешь их всерьез» и «Не все на свете крутится вокруг тебя!»
Маленькие жесты. Порывы доброты, как и прежде. За обедом, когда женщина в инвалидном кресле рядом с ней начинает плакать, ваша мама подходит к ней и гладит по руке. «Не плачь», – говорит она.
Когда вы приехали к ней в следующий раз, вьетнамской женщины уже не было. Простыни сняты, кровать продезинфицирована. Ее вещи – те немногие, что были, – аккуратно сложены в большой черный пластиковый мешок для мусора. Она умерла во сне, сказала вам санитарка. К концу дня ее место уже заняла более молодая женщина-хакуджин[7] по имени Сара. Саре около пятидесяти, она элегантно одета, у нее аккуратные ухоженные ногти и широкая дружелюбная улыбка. Если бы вы встретили ее с тележкой в продуктовом магазине, то и не взглянули бы на нее дважды. Но ее словарный запас состоит всего из одного трагического слова: «тан». «Где моя подруга?» – спрашивает ваша мама. И затем, до самого конца вашего визита, она молчит.
Ей теперь так мало надо. Что бы вы ни сделали для нее – поправили очки, открыли пакетик с соком, вытерли салфеткой крошки с ее лица, пригладили ей волосы – она тихо, но четко говорит: «Спасибо».
Наслаждайся, пока есть возможность, говорила она вам, потому что, как только стукнет пятьдесят, начинается один ремонт за другим! Вам скоро «стукнет» пятьдесят, а ремонтные работы уже начались: физиотерапия против синдрома замороженного плеча, удаление трио подозрительных родинок, ортопедические накладки против плантарного фасциита, иглоукалывание – бесполезное! – против артроза колена. После последнего визита к врачу – ЖКТ, по поводу боли в желудке, возникающей каждый раз, когда вы начинаете есть, – вы решаете больше заботиться о себе. Отныне вы будете подниматься по лестнице, а не только спускаться. Вы продлите свое членство в тренажерном зале. Вы сотрете пыль со своей мантры и снова займетесь медитацией. Вы бросите курить. Похудеете. Улучшите свой рацион. Откажетесь от мяса. Молочных продуктов. Кофе. Откажетесь от соленых крендельков. Вы станете веганом. Девственницей! Йогиней. Любителем свежего воздуха (Нельзя вечно сидеть в своей комнате! – говорила вам мама, хотя, за исключением вашей краткой вылазки замуж, вы в основном там и сидели – в конце концов, вы писатель). Каждое утро на рассвете вы будете спускаться к
