дала зелье в обмен на службу, он выполнил уговор. Хотя сейчас червь сомнения ранил все сильнее – а было ли зелье, был ли у родителей шанс спастись. Раньше он не допускал даже мысли. Сейчас думал об этом почти постоянно. И раздражение на Ягу росло с каждым днем. Раздражение и злость, подпитанные недоверием.
Лесьяр уже приподнялся на локте и спустил ноги на пол, готовый выслушать княжну и хотя бы попробовать найти подходящее средство. Но входная дверь открылась, скрипнули половицы на крыльце и девушка легко сбежала по ступеням.
«Ну, выходит, не судьба», – вздохнул с облегчением и встал. Одернув занавеску, придирчиво осмотрел опустевший дом. Сразу заметив оставленный на столе кошель с деньгами. «Еще и монеты свои забыла», – подумал разочарованно. Надо прибрать, авось свидятся, так вернет – ему чужого не надо.
День пролетел в суете – сперва собирал Малюту на ярмарку, собрал ему заготовленные на Золотых жилах снадобья, велел повысить цену вдвое. А на последние склянки – так и вовсе втрое. Сам снова идти отказался – все еще опасался, чего задумали мары кладбищенские, зачем слух пустили о нем. Да и со Званко не желал встречаться, все же знал старый знакомый больше того, что положено, а княжеский статус иной раз и язык не к месту развязывает.
От того, снарядив домового и проводив его до поворотного камня, он вернулся к дому, уселся на крыльце. Мысли то и дело возвращались к Неждане. От воспоминания о встревоженном взгляде девушке, трогательной наивности, свербело под сердцем. В доме копошилась в клетке мара, Лесьяр пару раз гаркнул с крыльца – уж больно не хотелось возвращаться в дом, но плененная тварь никак не успокаивалась, гоготала и все твердила о рождении какой-то жницы.
– Чего? – аптекарь поморщился, услышав.
Мара сразу притихла, обвила пальцами прутья решетки:
– Жница ложью рождена, вечно голодна́ она, нет спасения в пути, если клятва на крови, – прохрипела и, растянув тонкие губы в улыбке, часто задышала, изображая сдержанный, язвительный смех.
От этого смеха у Лесьяра побежала мурашки по спине, он уж собрался бежать за Малютой, но тот сам показался на тропинке, ведшей к дому – здоровый и вполне довольный собой и сегодняшней торговлей. Аптекарь выпрямился, медленно выдохнул, рассматривая, как слуга идет, напевая под нос песенку и сбивая прутиком лохматые головки одуванчиков. Не обращая внимание на бормотание мары, он вышел на крыльцо:
– Все хорошо прошло?
Малюта озадаченно округлил глаза:
– Знатно… Три выручи тебе принес, хозяин! Бабоньки, как и говорил ты, все смели. Я рискнул двойную цену к полудню поставить, а четверную уж опосля́… Так я и то думаю, что все ж продешевил, надо было пятерную ставить…
И широко улыбнулся.
Лесьяр хмыкнул:
– Ты завтра не забудь раскрыть, кто твой хозяин… Не то на этих барышах и останемся…
Он вернулся в дом, сел за стол.
– Давай, показывай, что наработано.
Малюта, поставив пустую корзинку на лавку, достал кошель, положил на стол. Вытянул из-за пазухи второй кошель, тоже плотно набитый монетами. И, победно взглянув на хозяина, достал от туда же тряпицу. Развернув ее, придвинул в аптекарю – внутри оказалось жемчужное ожерелье и перстенек.
Лесьяр с удивлением поднял глаза. Малюта многозначительно кивнул:
– Слухи о кудеснике дошли до самого Египту… Вельможа тамошний пожаловал. Думаю, завтра не один заявится.
– Надо бы побольше снадобья сделать.
Лесьяр решительно встал, направился в закуток, где хранил добытую в Забытьи акханду. Крикнул из-за занавески:
– Малюта, воск готовь да жир тащи…
Он выставил наружу и поставил на стол корзины, заполненные склянками с золотой жидкостью, и начал их методично расставлять на столе. Красивые хрустальные флакончики, которые в прежние времена он наполнял ароматными благовониями, крохотные флакончики для нюхательных солей, грубоватые склянки для специй с простыми деревянными крышками… Он замер, посмотрел на домового:
– Их было десять… Сейчас семь.
Малюта вмиг посерьезнел:
– Может, закатились куда?
Аптекарь гаркнул:
– Куда они могли закатиться? – с трудом взяв себя в руки и подавив плескавшийся внутри гнев, уточнил: – Ты не брал?
Домовой отчаянно мотнул головой:
– Нет!
Аптекарь методично вытащил из корзины все склянки, разобрал их по видам склянок, проговаривая вслух сколько каких было и где он их собирал:
– Десять больших у ручья, в Подоле. Трех не хватает. Флаконы собрал у окна старосты. По капельке с карниза капали. Все на месте. Вот эти, – он указал на небольшие склянки для хранения перемолотых заготовок трав, – собрал у колодца, их было семнадцать. Четырех не хватает…
– Может, ты больше заготовил, да я продал сегодня? – предположил, впрочем, совсем неуверенно, домовой.
Лесьяр даже не стал на него сердиться, только в задумчивости покачал головой.
– Это она их взяла, – он вспомнил, как блестела акханда, как гостья заметила свет из-за занавески, и ему пришлось встать и задернуть полог. И княжна заметила это – он понял по глазам. И, получив от него отказ, не нашла ничего лучше, чем взять без спроса…Оставив деньги на столе. – Зараза…
Мара, все это время слушавшая их разговор, тихо засмеялась, но поперхнулась смехом, едва Лесьяр взглянул на нее. Он шумно втянул носом воздух, пытаясь успокоить гнев, развернулся к притихшей маре:
– Что будет, если дать человеку эту вашу акханду?
– Сме-ерть… – мара лукаво осклабилась. Когда Лесьяр уже почти отвернулся от нее, добавила: – Смерть лучше.
– Что ты сказала? Смерть лучше?
Мара захохотала, нечеловеческий, пробирающий до костей хохот словно парализовал аптекаря – вот что задумали эти твари: сперва они пустили слух, что на ярмарку явится искусный маг с чудодейственным средством, подослали княжескую дочку, заморочив ей голову, и убили княгиню тем средством, которое вроде как придумал таинственный маг, то есть он. Все видели Малюту, утром начнется сыск, а может уже и сейчас начался. И тогда его ждут тюрьма и виселица. Последнее – по княжеской милости, если ночная гостья права и князь Олег на самом деле хотел избавиться от жены. А вот если не хотел… тогда умирать Лесьяр будет долго и мучительно… и смерть покажется ему избавлением.
– Надо собираться, – бросил Малюте: что бы не случилось, гнев княжеский лучше переждать в стороне.
Он замер, услышав короткий вскрик и последовавший за ним жуткий грохот у калитки – на двор, перекошенная от страха, промокшая насквозь, ввалилась ночная гостья. Задыхаясь от быстрого бега, она повисла на калитке, сорвав ее с петель. Обессиленная, упала на колени и подняла руку в мольбе.
– Помоги!
26
Званко с трудом скрыл разочарование, когда князь Олег отправил его с Нежданой за покупками. Он и гребень тот достал, чтоб княжна разобиделась, да глупость сделала – убежала, а может и еще чего похлеще. Но девица оказалась остра на язык да сдержанна. Отвадила его подарок спокойно. Вот и пришлось княжичу за ней плестись вдоль торговых рядов.
– Что, не люб тебе? – спросил, когда они поравнялись с первыми торговыми рядами и смешались с толпой, а ярмарочная толчея позволила ему прикоснуться к девушке и склониться над ее ухом.
Неждана полоснула по нему взглядом, выдернула локоть:
– А коли скажу, что не люб, то что сделаешь? Отстанешь?
Нехороший разговор получался. Званко посмотрел вдаль, на аптечные ряды, к ним стекалось все больше люда. Навстречу, уже поднимаясь от аптекарских рядов, шли три молоденькие женщины.
– То просто чудо! – причитала, закатывая глаза, та, что шла по центре, в красном платке с ярко-синими петухами. – Говорю ж – чудодейство какое-то…
Ее подружки то и дело забегали вперед, осматривали ее, восхищенно цокали языками. Званко прислушался.
– В самом деле, будто пять али семь годков скинула.
У женщины в красном платке от смущения порозовели щеки.
– Говорю, девкой так хороша не была…
Званко затаил дыхание, молясь только о том, чтобы княжна не заговорила, чтобы не отвлекла от подслушанного разговора.
– А где ты мазь-то энту нашла? Можешь сказать толком?
Женщина в красном платке махнула в сторону аптекарских рядов:
– У травников, говорю ж… Крайний шатер, неприметный такой. Под навесом еще полынь да лаванда висят пучками. Торговец низенький такой, неприметный мужичок, не из наших…
– Приезжий?! – с каким-то особым чувством отозвались подружки.
И тут:
– А гребень ты тот где
