дом. Кремнев сделал шаг и оглядел всю комнатку. Комната была маленькой, тесной и унылой, словно заточенная в подвальном замке, в котором время застыло вечным мраком. Стены обшарпанные и покрытые слоями грязи и пыли, уже давно потеряли свой первоначальный цвет, став серыми и мертвыми, словно отражение душ гостей, которые когда-то здесь побывали. В углу комнаты стояло старое и потрепанное кресло с выцветшими и потертыми обивками, которые уже давно не видели света. На нем лежала покрывало, испачканное и пройденное временем, словно старая паутина, что скрывала собой историю боли и утрат. Рядом с креслом стоял деревянный журнальный столик, его полированные лапки потускнели и обветрились, словно скрипучий револьвер, стертый временем и жизнью. На полу лежал старый изношенный ковер, его цвета терялись в серых оттенках, напоминая о сгнившей листве в осеннем лесу. По нему уже много лет шагали усталые ноги, оставляя следы жизни, что впитывались в ткань, словно кровь в песок. В углу комнаты стояла древняя люстра, с покрытыми слоем пыли кристаллами, которые сверкали от забытого света, словно призраки прошлого, которые тоскуют по утраченным мечтам и надеждам. Окна были залиты грязью и пылью, открыв глаза на мрачный двор, полный обветшалых домов и потускневших оконных рам. В комнате царила тишина и одиночество, словно свидетельство о борьбе за выживание, что пройдена слишком многими. В воздухе витала тяжелая атмосфера прошлого, остатки запахов и эмоций, что утонули в глубинах времени, навсегда оставаясь в этой убогой комнате, где разбитые надежды и мертвые мечты тянулись от стен до потолка, словно пленники бесконечности. В этой комнате сидела девушка, по всей видимости, мать Леночки, это молодая на вид девушка, лет тридцати, держала на руках мальчика, лет 6, а может и 7. Кремнев подошел, улыбнулся и заговорил.
— Здравствуйте, Светлана Викторовна, как вы поживаете нужно чего? — Кремнев это сказал по особенному, искренность была в его словах. Глаза Светланы поднялись и засияли.
— Здравствуй, Гриша, как ты давно к нам не приходил, Леночка про тебя каждый день спрашивала. Да у нас есть вроде еда, вот кто-то хлеб на окошке оставил, я его на черный день спрятала. Мы лишнею крошку экономить, а тут подарок судьбы, целые двести грамм хлеба…
— И в правду чудеса, хотите я вам булку хлеба найду, мне вы сами знаете есть не много надо, а у вас дети малые, вам нужнее. Тут Кремнев встал и пошел к выходу, но его схватила Светлана, и стало говорить шепотом.
— Прости меня Гришенька, но не мог ли ты Леночку к себе домой взять, там ёе накормишь, если будет чем, пол булки ей, а остальное нам если хочешь принеси. Тут Светлана заплакала, Кремнев обнял её своими худыми руками.
— Конечно, я возьму её…Леночка подойди сюда-, позвал он. — Ты не сколько дней поживешь у меня, ты же хотела, да? Тут Леночка подбежала к нему и обняв его стало кивать головой, её глаза были наполнены радостью. Кремнев накинул на неё полу шубку и попрощавшись вышел с маленькой девочкой за руку из дома, и пошел к себе на улицу. Через час он был уже дома. Леночка села на кровать и неожиданно для самого Кремнева заснула. Как гром среди ясного небо, послышался четкий и громкий стук в дверь. «Кто же это ко мне пришел Лебедев что ли?»— подумал Кремнев и подошел к двери, приоткрыв дверь, кто в форме ворвался в комнату, и оттолкнув его к стене, Кремнев яростным взглядом взглянул на этих двух людей.
— Мы сотрудники НКВД, моё имя Борис Тюленев, а это мой напарник, лейтенант Алексей Лаптев… — начал один из них
Первый — капитан Борис Тюленев, яркий представитель исполинского роста с крепкой фигурой, наделяемый непостижимой силой. Его высокий лоб скрыт под низко опущенным закрытым воротничком плаща, так что только матовый блеск глаз наблюдателю подсказывает о его присутствии. Жесткое подстриженное военное волосатое покрытие черного цвета, сияющее от брызг эслина, усиливает впечатление мощи и решительности. Армейская шинель, покрытая следами прямого сюрреализма, придает ему внешнюю жесткость, а на его правой руке блестится ядовито-зеленый карманный пистолет, дарующий ему власть над человеческой жизнью. Борис с четкостью и чувством ритмичности вступает в диалог с огненно-русолистыми красами городской архитектуры, словно играет роль главного героя трагического спектакля. Второй офицер — лейтенант Алексей Лаптев, противоположность его подчиненного, ибо весьма строгий и неуклюжий внешне. Грубый узел в его горле постоянно двигается от дыхания, и лицо, украшенное седыми усами, словно хранит тайны и бессонные ночи. Лишь качки в смуглых глазах намекают на каменное сердце, спрятанное внутри измученной души. Подковообразный замок на груди плаща говорит о его верности системе и строгом выполнении указаний, а его сплошной расклешенный хвост расцепляется от стиснутой поясом серебристой кисти и перетекает в скрюченную морскую волну золотистых седин. В его призрачном теле можно уловить глубокую боль, способную проникнуть в самое сердце, но его облачение препятствует ему показывать свои истинные чувства.
Обыск… воцарилось мрачное и напряженное ожидание на том скверном, затихшем подворье. В душном темном воздухе играли отблески света, проникающие сквозь луну, разрезавшую небо на две равне на половины. Сатанинская тишина наполняла каждый уголок пыльного воздуха, делая его тяжелым и неподатливым. Вдалеке уже можно было слышать оковы, расшибаемые непостоянными шагами. Ближе к домозавроидной необычности, две фигуры, изогнутые под тяжестью своей темной сущности, приближались. Офицер Борис, высокий и неприступный, словно гигантский меч, вселял тревогу в каждую мысль. Его глаза, зловещие, сверкали во тьме, словно они перекликались с черными душами преступников, которых он преследует. Его лицо скрыто от мира под низко опущенным козырьком шинели, оставляя только горящий огонек его души свободным. Лейтенант Алексей, с призрачным лицом, покрытым затяжными курчавыми усами и жесткими ямочками, смотрел с изощренным выражением на свое окружение. Каждое движение его грубых конечностей было полным жгучего размышления и полностью посвящено заявлению оному мира о его невеликой значимости. Однообразное качество его бородывого облачения, с петлевидной свертовидностью на груди, говорило о его преданности, гоневверности и стрессовой устойчивости системы. Оба мужчины шли между неожиданными преградами складских помещений, аккуратно стирающихся при заезде их молчаливыми шагами. В каждой комнате, в каждом закоулке, скрытым подвинутое на глухое место открытие. В сером свете фонаря они изучали подлежащее: маленькие бумаги, чернила письма и секретные тексты. Их руки, ухоженные и гладкие, все еще оказывались на краю стола, определенного места или смешанных эмоций. Они продолжали исследование до последней детали. Этот наглый и неожиданный отпуск удивил Кремнева, но он далеко не удивил его. Кремнев
