идей в образовательной среде происходит по той же логике. Если идеи рассматриваются как заразные явления, а молодые умы - как безнадежно, опасно пористые, то думать об идее - значит принимать ее целиком, быть ошеломленным ею, пронзенным ею или побежденным ее силой.
Прохождение идеи в сознание, ее структуры как убеждений, так и действий, очевидно, представляется как беспрепятственное движение. Таким образом, цензура воспринимается не как вред, наносимый тем, кто лишен образования, особенно сексуального, а как средство от вреда, способ, с помощью которого вред может быть остановлен. Вред, наносимый цензурой, оправдывается воображаемым вредом, который она стремится остановить. Это означает, что если мы хотим, чтобы образование оставалось свободным от идеологического контроля, который представляет собой цензура, нам придется изучать способы работы цензуры и страх, который она пытается разжечь, чтобы мы могли разрушить создаваемый ею фантом и даже обратить вспять тот вред, который она сейчас наносит.
Образовательная сцена представляется как непрекращающаяся индоктринация, которая предполагает, что даже "открытые" дискуссии - это лишь способ контроля мышления. "Обсуждение" для этих цензоров означает потворствование, натурализацию и даже продвижение политических требований, связанных с рассматриваемыми концепциями. Когда в начальных школах запрещено упоминать о гендере или сексуальной ориентации, цель состоит не только в том, чтобы остановить принятие разнообразия гендера и сексуальности, но и в том, чтобы сделать эти мысли невысказанными, нечитаемыми и немыслимыми. Сказать, что это разнообразие существует, - значит, согласно этой логике, уже нанести вред. Однако это может быть правдой только в том случае, если слова, о которых идет речь, способны произвести полное и абсолютное обращение. По иронии судьбы, каждый раз, когда цензор перечисляет термины, которые не следует говорить или думать, он фактически вновь вводит эти термины в язык и мышление, разжигает общественную фантазию и объединяет людей для своей цели. Как же законодательный орган может запретить термин, который ему самому запрещено произносить? Цензор захлебывается в собственном дискурсе, выплевывая осуждаемые слова, и все же этот приглушенный гнев становится законом. Ярость передается через публичную огласку запрета, как бы доказывая, что ненависть - это нравственный способ чувствовать, и что только большая авторитарная власть может реализовать проект морального садизма.
Достаточно взглянуть на формулировки некоторых из этих законопроектов, чтобы понять, как ужас и тревога превращаются в плохие аргументы и страшные фантазмы. В то же время они становятся способами разжигания фашистских страстей, которые приводят к лишению людей основных прав и разрушению жизни и средств к существованию. В декабре 2021 года Роб Стэндридж, сенатор от штата Оклахома, подал законопроект, в котором дается такое обоснование для отказа от финансирования и цензуры:
Мы благословлены тем, что в Америке каждый гражданин имеет доступ к бесплатному государственному образованию, а затем может по своему выбору получить высшее образование. Цель нашей общей системы образования - научить студентов математике, истории, естественным наукам и другим основным дисциплинам, которые в дальнейшем расширяются в колледже, когда студенты изучают интересующие их области... Наша система образования - не место для преподавания моральных уроков, которые должны оставаться на усмотрение родителей и семей. Однако, к сожалению, все больше и больше школ пытаются индоктринировать учеников, подвергая их воздействию учебных программ и курсов, посвященных гендерной, сексуальной и расовой идентичности. Мои законопроекты гарантируют, что такие уроки останутся дома и не будут преподаваться в классе".
Законопроект, автором которого является Стэндридж, Senate Bill 114, "запрещает государственным школьным округам, государственным чартерным школам и государственным школьным библиотекам иметь или продвигать книги, посвященные изучению секса, сексуальных предпочтений, сексуальной активности, сексуальных извращений, классификации по половому признаку, сексуальной идентичности, гендерной идентичности, или книги, содержащие материалы сексуального характера, о которых разумные родители или опекуны хотели бы узнать или одобрить до того, как их ребенок будет с ними ознакомлен". Хотя законопроект явно направлен на усиление родительского контроля над тем, что преподается в классе , он также проводит различие между тем, что одобрили бы "разумные" родители или опекуны, и, косвенно, определяет другую группу родителей и опекунов как неразумных и даже опасных. Подобно закону, требующему, чтобы родители, обращающиеся за медицинской помощью для трансгендерных подростков, сообщали в социальные службы, этот законопроект также делит родительский мир на тех, кто должным образом защищает детей, и тех, кто подвергает их опасности и даже жестокому обращению, позволяя им читать материалы, вызывающие отвращение у цензоров, или предоставляя им медицинское обслуживание, способствующее их процветанию. Ассоциация сексуального образования с жестоким обращением с детьми наполняет эти публичные дебаты огромной моральной тревогой и страхом, усиливая фантом, которым является "пол" или "секс". Точно так же ребенок, который "подвергается" воздействию литературы, обсуждающей жизнь лесбиянок и геев, их семьи, сексуальность или издевательства над гендерными детьми, подвергается опасности из-за этой литературы и любых дискуссий о ней. Точно так же, как обучение молодых людей жизни LGBTQIA+ или организация медицинского обслуживания для трансгендерных детей считается "насилием", "подверженность" литературе на подобные темы - это все равно что подверженность порнографии или эксгибиционистам на детской площадке, еще один пример призрачного скольжения, которое разжигает страх и ненависть как основные политические страсти. Различия стираются, когда наступает полномасштабная сексуальная паника. Сексуальная сцена становится фоном для чтения, мышления и речи, как будто само тело входит и заселяется идеями, о которых узнает ребенок. В маленьких и бесхитростных детей против их воли проникают идеи о сексуальности, идеи, которые трансформируются в насильников. Проблема, таким образом, заключается не в том, что дети будут читать о гомосексуальности и станут геями. Скорее, критики сексуального образования уже запутались в фантазматическом сценарии, в котором дети подвергаются насилию и овладевают тем, что они читают. И здесь обвинения в индоктринации и педофилии смешиваются, основываясь на убеждении и страхе, что воспринять какую-то идею - значит подвергнуться нежелательному проникновению. Фантазия остра, а порнография, которая ее перерабатывает, как бы производится самими критиками для своих собственных усилий по вербовке.
Половое воспитание обычно включает в себя обсуждение сексуальной этики и условий согласия, обучение тому, когда и почему нужно говорить "да" и "нет". Оно также обычно включает в себя объяснение человеческой сексуальности, которое в идеале помогает молодым людям понять, что происходит с их телом, и позволяет им рассмотреть формы желания и удовольствия, которые не причиняют вреда и которые никогда не должны позориться. При рассмотрении вопроса о том, что значит быть гендерным и какие возможности существуют для того, чтобы быть гендерно иным, программы полового воспитания в идеале способствуют осознанному суждению, принятию этических решений и чувству телесной автономии. Перспектива нежелательного проникновения пугает любого человека, а проникновение, если оно происходит, должно происходить только при условии,
