молодости на махорку ловил…
— Как это? — удивились мальчишки.
— Видали, как мужики табак нюхают?
— Кто ж не видел, суют себе под нос, втянут его и чихают, аж сгибаются и головами сотрясаются. Да и вы, на лавке сидячи, в кисет лазите.
— Во-о, — протянул Волошин, — оно и ответ здесь. Берёшь кочерыжку от капусты или лист капустный и самосад и в тайгу топаешь на заячьи тропы, нашёл камушек подходяшший, капусту примостил и табак-то на неё и рядышком сыпь. Косой пробегает и остановится, он же до капусты охочий, запах чует, нюхнёт, приложится и давай чихать, вот лоб-то или нос об ентот камень и расшибёт и завалится, ходи опосля только и собирай.
«Надо же! Без петель и лови!» — удивлялись товарищи.
Не откладывая, бегом до родителя Севастьяна табака и капусты попросить.
— Это зачем, не курить ли вздумали, а капустой заедать? Так по губам обоим сейчас или ремнём выпорю! — рассердился Перваков-старший.
— Да нет же, не курить, на зайцев пойдём, — спешили оправдаться парни.
Перваков расхохотался:
— Ну, Волошин, ну, Спиридонович, ну, дед ты этакий, баламутит детвору и тешится.
Ребята, видя резкую перемену настроения взрослого, смотрели на него с недоумением: что ж ему так смешно стало?
А Михаил-то и пояснил детям, в чём шутка кроется, а те, поняв свою доверчивость, тоже смеялись, ругая себя, как могли в такое поверить.
На следующий день, повстречав Волошина, высказали:
— Что ж вы, Илья Спиридонович, нам про самосад с капустой наговорили, не ловят на табак зайцев.
Волошин прищурился и в усы ухмыляется:
— Ноне, можа, и не ловят, зайцы умнее стали, а ранее так и было…
— Да не бывало так никогда, всё шуткуете.
— Ладно, не было, чего там, это так средь людей их то-то байку выдумал, и кружит она по свету. А вот остановить зайца, если заметил его, так это просто, как репу запарить.
— Как это остановить? — не веря и чувствуя очередной подвох, выдохнули мальчишки.
— Увидел косого и дай сразу свист резкий, а тут ён и присядет и уши сложит, пока не одумается, тут и выстрел давай. Свист его как накроет, не знает, откуда идёт и куда бежать, трусишка он и есть трусишка, иной зверь что свист, что треск какой слышит, так бежит, не разбирая дороги от опасности, а серый нет, теряется.
— Правда, что ли?
— Здесь как есть правда, не вру, ей-богу. Но вам ни к чему — ружья нет — малые ещё.
Верили и не верили, но решили, если представится случай, попробовать свистнуть.
В эту же зиму Севка с Пашкой и принялись за ловлю косых беляков. По осени изготовили силки — петли из металлической тонкой проволоки, в чём помогли отцы, узнав о благом деле, помогли раздобыть проволоку, оттянули её как следует. Ребят хвалили, мол, правильное, нужное пристрастие осваиваете, к малой науке присматриваетесь, а там и большому ремеслу вас обучим, по пушному зверю пойдёте. Показали, как петли закрепляются на заячьих тропах, при этом не ступать на их натоптанные следы. Дело нехитрое, но требовавшее определённого навыка, освоили которое с первых выходов в тайгу. Заячьих троп было множество, особо в морозные дни беляки, словно соревнуясь меж собой, носились по лесам, вероятно, согревались, а может, отрабатывали умение скрываться от своих врагов, кои могли подстерегать их почти за каждым кустом.
Вспомнил Севастьян и как застали они с Пашкой Ваську и Стёпку, проверявших их петли. Узнали двое хлюзд об их занятии, решили «лёгкий хлеб» заполучить, самим-то лень было добывать зверюшек.
Очередной раз шагали по своим следам петли проверить, а проверяли через каждые два, иной раз три дня. И заметили, что почти след в след имеются и другие следы. И какой раз такое случалось, но значения не придавали. С чего бы это, кто пробирался? Тут смекнули, а не снимает ли кто добычу в те дни, когда обходы не делают? Иной раз замечали, петли не так стоят, как настораживали, предполагая, что зайцы потревожили, а в петли не попали, так и думали: либо не так настроили, либо кто добычу снял. Решили проследить, кто ж это мог быть. Взрослые вряд ли, исключено, явно из пацанов сельских. Но кто?
Не дожидаясь второго дня и не оставляя на третий, подались на следующий день глянуть, что да как. Часы были послеполуденные, шагали и осматривались и тут заметили впереди две мальчишеские фигуры. Пробирались меж деревьев, и настолько увлечённо, что не озирались, полагаясь быть незамеченными. Разлапистые ели и сосны со снежными шапками скрывали наблюдателей от неизвестных им подростков. Однако, чуток скрытно приблизившись, разглядели. Это были Васька Никитин и Стёпка Лаптев.
— Вот те на, так вот кто наши петли шерстит, — прошептал Севка.
— Ух подлые, сейчас кулаки-то я свои потешу, отучу, как на чужое зариться, — зло прошипел Пашка.
— Погоди, давай посмотрим, чего дальше будет.
— А чего ждать, как пить дать наших зайцев таскать собираются.
— Снимать начнут, вот и накроем, — останавливал пыл друга Севастьян.
Крадучись преследуя Никитина и Лаптева, два товарища наблюдали, как Васька и Стёпка проверили первую петлю, в ней ничего не оказалось, они пошли по путикам далее и в следующей петле оказался трофей.
Двое воришек ослабили проволочную затяжку и вынули беляка, при этом торжествовали, затем поправили петлю, вроде как замели следы только что свершившейся кражи. И тут к их неожиданности как снег в летний день на голову свалились Сушков с Перваковым. Внезапное появление хозяев ловушек и их воинственный настрой посчитаться с жуликами ошеломили их.
Убегать было бессмысленно, настигнуть беглецов не составляло труда, и это понимали Васька с Петькой, а потому и приняли участь таковой, какой для них оказалась. В этот момент они были готовы вернуть не только только что снятого зайца, но и всех, что вытащили из петель до этого несколько дней подряд.
Зло переполняло Севку и Пашку, и они лупили мальчишек, ставших для них уже недругами. Такой наглости от своих одногодок-селян они не ожидали, в Олёкминске считалось брать не своё — это недопустимо, непозволительно, большой грех. А тут уже какой день нашлись охотники до чужого, и кто оказались-то — постоянные спорщики, поддерживавшие себя в недобросовестных манипуляциях среди сельской ребятни.
Побитые в этот день вернулись в посёлок Лаптев и Никитин, не заметить их жалкий помятый вид, к тому же с кровоподтёками на лицах нельзя было. Селяне, кто встречал ребят на пути, спрашивали: в чём дело? Они же не отвечали, спешили скрыться с глаз и в то же время осознавали, домашние не прохожие, спросят строго, а правду рассказать не хватит духу, придётся терпеть наказание
