к сознанию и подсознанию обычного человека. Не хочу, разумеется, сказать, что он имел моральное право на убийство более полутора миллионов ни в чём не повинных людей… Но его стремление привлечь внимание, как он её называет, «Общественности», к фактам жестокого обращения с детьми в воспитательных заведениях нам более чем понятно!
Поэтому мы с Себастианом, — они с напарником вновь переглянулись, — Просим, если только это возможно, сохранить ему жизнь, когда его поймают, передать куда-нибудь на лечение, и…
И снять нас с этого дела!
Комиссар чего-то такого и ждал. Он видел с самого начала, что коробящие душу подробности слишком сильно влияют на «семейную пару». Надрыв ощущался буквально физически. Нет, такие вряд ли когда смогли бы… Хотя бы выдержать, не сломавшись, то, через что прошёл Зисерманн и его товарищи по несчастью… Слишком интиллигентно-изысканные, тонкие и чувствительные, натуры.
Но своё дело они сделали. Честно, вполне квалифицированно, и профессионально.
— Хорошо, мосье Огюст и мосье Себастиан. С вашей частью работы вы справились блестяще. Благодарю. Можете вернуться к основным занятиям. Подайте официальный рапорт на имя И.О. директора, я подпишу его. Ещё раз спасибо за… Добросовестную работу.
— Ну как вы там, Сергей? Мне передали, что ты звонил. Поймали?
— Да. Поймали. Не поверишь: возле озера Байкал. Кажется, воспользовался границей с Монголией, и банальным шаром-прыгунцом… Сейчас его на стратегическом бомбардировщике везут сюда.
— Отлично. Перезвони, пожалуйста, как только что-то конкретное выяснишь!
Комиссар после звонка в Москву ощущал некую внутреннюю неудовлетворённость. И сейчас, лёжа на диванчике в закутке диспетчерской всё пытался разобраться — почему он её ощущает…
Что-то здесь не так.
Нельзя было Зиссерманна вот так, запросто, поймать!
Ладно, отбросим предвзятость и то, что думал до сих пор, и попробуем рассуждать практично и трезво. Так, как, несмотря на все раскладки Огюста и Себастиана, рассуждал бы сам Зисерманн.
Во-первых — имеется дом под Вашингтоном. Во-вторых… Во-вторых имеется записка от самого Зисерманна, утверждающая, что его самого нет в США… И что напарника его им не поймать.
Комиссар вскочил, почувствовав, как холодная стальная рука сжала сердце. Никакого напарника не было! Никто, кроме самого Зисерманна, не смог бы расставить ту ловушку, в которой сгорело тридцать отличных парней! Значит… Он с самого начала планировал снять подставной дом за несколько дней до, якобы, операции, пустить их дедуктивные усилия по следу карго, и создать полное впечатление, что основной, главный удар, нанесёт вначале в России…
Нужно срочно лететь. В США. Но перед этим…
— Алло, будьте добры мистера Смита… Его французский коллега, комиссар Жюль Бланш, он знает. Да, я подожду. — ждать пришлось не больше двух минут. А ведь в США сейчас четыре утра… Значит, сильно «зауважали». — Здравствуйте, спецагент. Спасибо. Да, случилось. Я хочу попросить вас прекратить «осторожную слежку» за карго в портовом складе.
Напротив, я хочу, чтобы вы немедленно — слышите? — не мешкая ни минуты, вскрыли все три ящика! И срочно перезвонили мне на этот номер! Что? Нет, я не сошёл с ума. Нет. Да, если я прошу сделать это, значит есть причины. Веские причины. Словом, если вы там найдёте хоть что-то, кроме битых кирпичей, опилок и старой рухляди, я обязуюсь съесть свою шляпу. В вашем присутствии.
«Гольфстрим-3» опустился на аэродром Денверской базы уже ближе к полудню. Сегодня залезая в «Хьюи», комиссар отметил, что встречает его майор, и отдаёт ему честь чётко, как на параде, хотя комиссар, как всегда, в штатском…
Человек, сидевший перед генералом… Производил впечатление. Мощный торс. Плечи и бицепсы, подошли бы, скорее, штангисту на покое, чем гениальному учёному. Кисти… Сильные. Но пальцы — длинные и явно искусные. Да, такие одинаково легко собрали бы и микроскоп, и бульдозер.
Лицо открытое, челюсть вовсе не так массивна, как любят показывать в боевиках у злодеев и маньяков. Борода… Нисколько впечатления не портила. Портил Зисерманна взгляд стальных глаз — внимательный, умный и…
Непреклонный.
Да, именно это и делало сидящего через стол человека столь неприятным — несгибаемая непреклонность во взгляде, и где-то глубоко-глубоко внутри сидящее, похоже, навечно впечатанное в подсознание, ощущение собственной хронической правоты…
Генерал порадовался, что на его собеседнике наручники. Поняв, что игра в «кто кого переглядит» ничего ему не даст, он спросил:
— Ваши настоящие имя и фамилия.
Человек напротив позволил себе криво ухмыльнуться:
— Зисерманн Александр Александрович.
— Где и когда родились?
— В Ростове-на-Дону, в 19… году.
— Родители?
— Мать неизвестна. Отец неизвестен. В возрасте полутора лет в Детский Дом номер двадцать два меня сдал Зисерман Александр Моисеевич.
— Кто он вам?
— Понятия не имею.
— Но вас записали на его фамилию?
— Да.
— Почему?
— Вероятно, у того, кто записывал, возникло такое желание.
Конечно, у генерала были все необходимые данные, и он знал, что сдавший юного Александра в детдом записан как «нашедший его подброшенным на опушке леса, куда он пошёл по грибы», и читал все милицейские протоколы и акты, но…
Близко не похож этот гений на лысого и толстого интиллигента в пятом колене Александра Моисеевича. Зисерманна. Тупик.
— Почему вы решили уничтожить три крупных города?
— Об этом достаточно подробно написано в моём дневнике. Вы ведь читали его? — полувопрос-полуутверждение.
— Да. Читал. Тем не менее, я хотел бы услышать об этом непосредственно от вас.
— Хм. Интересная позиция. А что она вам даст, даже если я расскажу? Составляете мой психосоматический портрет? Пытаетесь «глубже проникнуть в тёмные дебри моего извращённого сознания»?
— Не паясничайте. Отвечайте.
— «Отвечайте» — крепкий мужчина в наручниках передразнил тон генерала. Поёрзал на стальном, привинченном к полу, стуле, покрутил головой, опутанной электродами и проводами, — И не подумаю. Зато скажу вам вот что: то, что вы меня схватили, отнюдь не помешает моему сообщнику уничтожить всю эту чёртову Москву, если в положенное время — если не ошибаюсь, через три часа! — не выступит по телевизору господин …тин! Так же, как никто не помешал мне отправить в ад и остальные города! А будем ли мы с вами находиться в это время здесь, в подвалах ФСБ, или эвакуируемся, никакого значения не имеет. Значение имеет только обращение Президента в назначенный мной час!.. — ровные линии на экране показали, что это правда. Во всяком случае, таковой её считает человек, сидящий перед генералом.
Леонид Аркадьевич Сёмушкин уселся перед телевизором. Включил Первый канал. И стал терпеливо ждать — до назначенного часа осталось сорок минут. Коробочку с кнопкой он положил перед собой на журнальный столик.
— …так вы признаёте, что деньги получали путём шантажа?
— Конечно, товарищ генерал. Глупо было бы отпираться. Надеюсь, тем, что «подоил» швейцарских банкиров, я не «нанёс политического и морального ущерба» своей
