зная, что мне придется провести с ней час.
— Детка, мне не нравится, что ты ходишь туда. Не нравится, что свет возвращается в твои глаза спустя лишь несколько часов после визита к ней, — сказал Хансен после того, как я неохотно слезла с байка.
Я улыбнулась ему.
— Просто убедись, что проявишь творческий подход к поиску способов снова заставить мои глаза сиять, — подмигнула я, пытаясь сохранить жизнерадостный вид. Может, если бы я это сделала, то испытала бы позитив на самом деле.
Его глаза потемнели.
— Даже, черт возьми, не сомневайся в этом, — ответил он хриплым голосом.
Мой желудок сжался от эротического обещания. Я хлопнула его по плечу.
— Не смей возбуждать меня, когда я направляюсь в воплотившуюся в реальность версию «Ночи живых мертвецов», — пожурила я его.
Он ухмыльнулся.
— Насколько я понимаю, единственный способ пройти через это — думать о моем члене. Заеду за тобой через час?
Я покачала головой, чувствуя себя возбужденной вопреки всему.
— После этого я пью кофе с другом. Так что, если можешь, забери меня из того модного кафе на Уилсон-стрит через два часа. Или я возьму такси.
Лицо Хансена посуровело.
— Ты не возьмешь такси. Я приеду. А теперь, поцелуй, — распорядился он.
Я наклонилась, так как он все еще сидел на мотоцикле. Он схватил меня за шею и горячо и жестко поцеловал посреди парковки.
Как только он меня отпустил, я с мечтательным видом отступила назад.
— Это обещание того, что должно произойти, — пробормотал он.
— Так я, определенно, смогу пережить Ночь живых мертвецов, — мечтательно сказала я.
Его взгляд смягчился.
— Люблю тебя, детка.
У меня внутри все сжалось, как и всякий раз, когда он это говорил.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала я.
Он бросил на меня еще один взгляд и уехал, оставив стоять и смотреть вслед его байка. Я глубоко вздохнула и повернулась лицом к зданию.
***
Я пережила визит, получив лишь незначительные внутренние повреждения от колких слов бабушки. Помог и вкусный кофе со сливками, который я выпила после. Я также отвлеклась на, казалось бы, незначительные проблемы, когда Роберт открылся мне за упомянутым кофе. Своей новостью он разбил мне сердце, но держался достаточно стойко, пока мы не вышли на улицу, начав прощаться.
— Мне очень жаль, Боб, — искренне сказал я.
С тех пор как мы подружились, я стала называть Роберта Бобом. В основном потому, что никто его так не называл, и он ухмылялся каждый раз, когда я это делала. Он совсем не походил на Боба.
Он стиснул меня в объятиях, а затем отпустил.
— Спасибо, Мэйси. — Его глаза слегка увлажнились.
Боб рассказал мне, что сознание его мамы полностью исчезло, даже мимолетные проблески, которые он получал от нее, вырвала жестокая болезнь, держащая ее разум в заложниках.
— Звони, если захочешь поговорить, — сказала я, обеспокоенный тем, что у него, похоже, не было ни друзей, о которых он говорил, ни кого-либо из родных, с кем можно было бы поговорить. Он был хорошим парнем и заслуживал друга.
Роберт грустно улыбнулся.
— Будет сделано, Мэйс. Без тебя было бы намного сложнее, ты помогаешь мне пройти через это. — Он легонько поцеловал меня в макушку и повернулся к стоянке.
Я постояла, наблюдая за ним секунду, затем повернулась к улице, собираясь достать телефон, чтобы позвонить Хансену. Я не ожидала увидеть его сидящим на байке прямо через дорогу. Он не выглядел счастливым.
— Привет, милый, извини, надеюсь, я не заставила тебя долго ждать, — сказала я после того, как добралась до мотоцикла, расслабившись в присутствии Хансена.
— А это еще что за хрен с горы? — спросил он вместо приветствия, не сводя глаз с отъезжающего со стоянки «BMW».
— Это мой друг, Боб, — осторожно сказала я, отметив гнев в его голосе.
Он снова перевел взгляд на меня.
— Ты не думала рассказать мне о своем друге… Бобе? — пробормотал он.
Я упираю руки в бедра.
— Это потому, что я тебе не сказала, или потому, что у Боба случайно есть пенис? — резко спросила я. — Мне разрешено иметь друзей-мужчин, Хансен.
Его челюсти сжались.
— Да, детка, мне не очень нравится, что ты скрыла это от меня. И я совершенно не в восторге от того, что он хочет попробовать твою киску на вкус.
Что-то в его словах, — может, их грубость, или, может, то, что я была на взводе и эмоционально вымотана, — заставило меня потерять самообладание.
— И ты считаешь, что я собираюсь отдаться ему? — прошипела я. — Думаешь, что однажды став шлюхой, я навсегда ей останусь?
Хансен вздрогнул, и его лицо стало суровым.
— Я уже говорил тебе не называть себя так, Мэйси, — прорычал он, собираясь слезть с байка.
Я поспешила обратно на тротуар.
— А почему нет? — почти закричала я. — Вот кем я была. Ей я всегда и останусь. Это никогда не изменится. Думаешь, раз я спала со всеми в клубе, то позволю любому мужику, купившему мне дорогой латте, забрать частичку меня?
Хансен шагнул вперед.
— Господи, Мэйси, успокойся. Я, бл*ть, не то имел в виду, — прогремел он с напряженным лицом.
Я развела руками, не заботясь о том, что мы ссоримся посреди улицы.
— Но именно это подумал. Я была дурой, думая, что смогу быть с тобой, стать старушкой, когда ты видел во мне лишь клубную шлюху, — выплюнула я, моя грудь тяжело вздымалась.
Я не знала, откуда взялся этот гнев. Это крохотное семечко я лелеяла с начала наших отношений, оно созревало, становясь слишком крупным, чтобы и дальше прятаться или убегать от него. Я уже убегала от событий месячной давности. Все это, наконец, настигло меня.
Лицо Хансена стало грозным, и он снова шагнул вперед, крепко сжимая мои бедра.
— Я никогда не думал так о тебе. Ни разу. Потому что ты, мать твою, никогда ей не была. Ты особенная. Не одна на миллион, а одна в целой жизни. Ты больше, чем может описать любой ярлык, особенно тот гребаный и мерзкий, который ты продолжаешь на себя навешивать, — прорычал он, хотя в его глазах была нежность. — Женщина, ты сильнее любого мужчины, которого я встречал. Твоя улыбка освещает комнату. Ты можешь рассмешить самых суровых мужиков, которых я знаю, просто болтая всякую чушь о феях и волшебниках. Просто будучи собой. Собой. Мэйси… Моей старушкой. Это единственный ярлык, который у тебя есть, единственный, который меня волнует, — твердо сказал он, удерживая мой взгляд.
По моим щекам текли слезы. Я больше не могла сдерживаться. Все, что я прятала внутри, вырвалось наружу через слезные протоки,
