– К чему я это, – тепло продолжал он. – Ах да, откуда Мэйсон мог знать, что прибор так вероломно бросится на него!
Грузовик остановился. Мы выпрыгнули из кузова с полотенцами и свежей формой и побежали к душевым палаткам.
Это было шикарно. В палатке стоял пар от горячей воды. Я проторчал внутри как можно дольше, смывая глубоко въевшуюся грязь и восстанавливая душевные силы.
– Надо построить такую же душевую в лагере! – сказал Марстон.
– А получится? – спросил я.
– Конечно. Нам просто нужно понять, откуда брать воду, – объяснил Марстон. – И как мне кажется, единственный способ – вырыть колодец вручную. Мы живем на возвышенности, поэтому копать придется глубоко, может даже на сотню футов.
В тот момент я подумал, что это невозможно, но через несколько месяцев мы его выкопали.
После душа мы бродили возле палаток, обсыхая под солнцем и одеваясь. Я ненадолго уселся на солнышке голышом. Горячая вода расслабила мышцы. Солнце наполняло энергией мое тело. Я был полностью расслаблен и лениво наблюдал за двумя парнями из другой роты, которые шли мимо душевой палатки в сотне футов от меня, как вдруг они исчезли за разлетевшейся от взрыва землей.
Вскочив, я машинально огляделся по сторонам. Кто? Как? Нас атакуют? Мое горло сжал страх.
Но это были не вьетконговцы. И не минометное попадание. Ничего подобного. Просто два чистых, отмывшихся солдата сделали свое последнее открытие: мины не умирают. По крайней мере, в течение одиннадцати лет уж точно. Французы успели плотно заминировать аэродром перед тем, как их выкинули из Ан Кхе в 1954-м.
Душевую зону закрыли на несколько дней, пока ребята из подрывного отряда выжигали сорняки с травой огнеметами и зачищали участок при помощи миноискателей. Когда все мины были найдены и взорваны, душевую станцию снова открыли.
Вылеты в Долину Счастья стали рутинным делом. Легче от этого не стало никому, разве что нескольким американцам, погибшим в первые две недели. Или, по некоторым данным, трем сотням вьетконговцев. Им стало гораздо легче. Для нас, оставшихся в живых, результатом ежедневной мясорубки были усталость и раздражительность.
Вендалл утверждал, что вьетконговцы из кожи вон лезли, чтобы разузнать про действия Кавалерии. Наверное, он был прав. Создавалось ощущение, что у них все под контролем. Мы хотели, чтобы они сражались в открытую, но у них были другие планы – это очень расстраивало Первый отряд.
Демонстрируя свою власть в долине, вьетконговцы не только угадывали очередную зону высадки, но и дожидались, пока мы не окажемся в самой середине процесса эвакуации пехоты, чтобы открыть стрельбу. Не говоря уже о снайперах, прячущихся в каждой тени.
Я вовсю практиковался и отлично освоил как полеты на малой высоте, так и строевое движение. Проделывая одно и то же раз за разом, я научился сохранять дееспособность, даже когда мне хотелось наложить в штаны от страха. Я стал мастером, отморозком или тупицей. Я усвоил, что человек может привыкнуть к работе и оставаться сосредоточенным на ней, не обращая внимания на вопиющие детали.
Несмотря на то что я летал с несколькими разными пилотами во время обучения на командира экипажа, большую часть времени я летал с Лизом. Он научил меня многим вещам, которые не раз спасали мою жизнь.
Мы летели в Долину Счастья, чтобы эвакуировать часть пехоты, которую высадили там днем ранее. Мы слышали, что идущие впереди машины доложили о попаданиях, хотя зона, в которую мы летели, считалась безопасной. Лиз предостерег пулеметчиков.
– Скажи, если увидишь цель, – приказал он мне.
К этому времени я научился управлять легко и на автомате.
Наш отряд из шестнадцати вертолетов шел последним, поэтому все пехотинцы высыпали из-за деревьев и рассредоточились по машинам, группами по восемь человек. Предельная загрузка на сегодня. (Грузоподъемность машин зависела от плотности воздуха, которая, в свою очередь, зависела от температуры, влажности и высоты. Чем выше или жарче, тем меньше плотность воздуха и тем меньше загрузка. Грузоподъемность рассчитывалась ежедневно.) И тут началась полная ерунда. Когда все взяли по восемь ворчунов на борт, снаружи осталось четыре солдата, которые метались между вертолетами. Лиз увидел это и без раздумий окликнул их, приказывая бежать к нам. Окончательно запутавшись, солдаты начали подбегать к другим вертолетам, откуда их гнали к нашей машине. Все нервничали. Четыре ворчуна не хотели оставаться на земле. Ричер выпрыгнул из грузового отсека и замахал рукой. В конце концов, они увидели его и ринулись к нам. Я не мог понять, на что рассчитывает Лиз. У нас уже было восемь пехотинцев на борту. Однажды я летал в похожих условиях, и мы чуть было не снесли все деревья. С двенадцатью нам не взлететь. Точность, удача, опыт – ничто из этого не поможет нам оторваться от земли с двенадцатью ворчунами на борту.
Едва они втиснулись, как Лиз врубил тягу. Я физически ощущал давление воздуха под винтами, которые с трудом и медленно поднимали перегруженную машину вверх. Затем Лиз сообщил Уильямсу, что все в порядке. Он оставался в парении, пока весь отряд взлетал. Я взглянул на датчик тяги. Судя по всему, он сломался. Он показывал, что мы используем сто пять процентов доступной тяги. Когда отряд поднялся над вершинами деревьев, я услышал пальбу по джунглям, затем было несколько сообщений о попаданиях, в конце концов мы остались одни. Лиз мягко наклонил нос перегруженного «Хьюи», чтобы ускориться во время полета над землей и набрать высоту. Он продолжал держаться над самой травой, хотя впереди уже маячили деревья. Приборы показывали, что он шел на максимальной тяге, а у нас уже заканчивалось пространство для взлета. Внезапно каким-то образом он врубил запредельную тягу, и машина взвыла и прыгнула вверх. Я почувствовал рывок, когда полозья зацепились за кроны деревьев. Отряд взял левее во время взлета, но Лиз повернул направо. Я вглядывался в просветы и кусты под нами, высматривая дульные вспышки или дым, но ничего не увидел. Машина набирала высоту гораздо медленнее обычного. У нас ушла уйма времени на то, чтобы взлететь на безопасное расстояние, но мы выбрались из зоны.
– Откуда ты знал, что эта машина способна на такое? – спросил я.
– Все просто. Это машина Ричера, – ответил Лиз.
– Не понимаю.
– Это единственная машина во всей роте, которая может вытянуть такой вес. Я прав, Ричер?
– Так точно, сэр, и даже больше, – голос Ричера затрещал в наушниках.
Ричер определенным образом отрегулировал турбину, внеся пару ювелирных и запрещенных изменений. Прежде я никогда не летал на ней – Лиз придерживал ее для себя, я был шокирован. В одном из армейских обучающих фильмов говорилось о том, что такие изменения не работают, но они работали. Машина потрудилась на славу еще два месяца и спасла много жизней, пока я не уничтожил ее.
Хоть машина и была мощнее обычного, нужно было обладать большим опытом, чтобы понимать пределы возможностей и уметь выжимать из нее все до последнего. Лиз отлично знал это – это было частью его арсенала трюков по выживанию. Именно Лиз объяснил мне, что наша закрепленная строевая позиция на деле была закреплена только относительно горизонтального передвижения. Вертолет можно было, как он показывал много раз, поднимать и опускать на любую высоту, сохраняя при этом общее построение и держась в линии. Он резко проделывал этот трюк, когда весь строй попадал под обстрел. Во время захода на посадку в опасную зону высадки он начинал болтать хвостом взад-вперед, ныряя между деревьями. Лиз полагал, что любые перемещения цели значительно усложняют задачу вражеским стрелкам и сбивают их с толку. Я перенял этот стиль управления. Меня мало волновало, помогает он или нет; я в него верил. Он позволял действовать даже в самых безнадежных ситуациях.
