прилипли к пепельно-серой макушке. От старика несло разложением и обидой— как из глубокой ямы заброшенного колодца.
— Так лучше? — поинтересовался он.
— Незначительно.
— Итак, твои сновидения— твоя способность видеть и помнить земли, по которым путешествуешь во снах… Согласен ли ты отказаться от этого ради спасения друга?
— Если это необходимо, чтобы вырвать Тимоса из лап кошмара, то я готов.
— Да будет так. — Старик протянул ужасную склизкую руку, одобрительно потрепал епископа по щеке и ущипнул за ухо.
Стараясь не опозориться, Проб затаил дыхание и напрягся всем телом, сосредоточив взор на прижавшемся к стене Тимосе, в то время как чудовище исследовало щели его головы и, наконец, забралось в уши. Епископ чувствовал, как удлиняющиеся и утончающиеся пальцы прощупывают слуховые каналы, проталкиваясь всё глубже. Боль от этого усиливалась и усиливалась, но он не мог ни пошевелиться, ни закричать, пока горячая жидкость вытекала из него в сосуд, подставленный существом.
Какой красивый оттенок лазури, — подумал Проб перед тем, как потерять сознание.
Он очнулся, кувыркаясь в круговерти клубящейся пыли, вопящих упырей и огромных каркающих чёрных птиц. Несясь в туманный мрак, Проб отметил, что Тимос сжимает его руку, будто утопающий, полный решимости не потерять спасительную соломинку. Злые голосящие птицы метались и хлестали крыльями по их лицам. Проб знал, что если отпустит руку Тимоса, то друг будет потерян навсегда.
— Держись крепче, Тимос! Мы справимся!
— Я пытаюсь! Пытаюсь! — раздались в ответ хриплые крики.
Какая-то часть разума Проба подметила, что если Тимос может членораздельно говорить, значит, состояние того улучшается. Наполнив лёгкие воздухом, Аарон Проб с мужеством, о котором даже не подозревал, прокричал птицам и кружащимся облакам:
— Будьте вы все прокляты! Вы не заберёте моего друга!
Вихрь вращался всё быстрее и быстрее; ад из пыли, веток, камней, щебня, песка и кусков мёртвых морских существ толкал людей вперёд. Но вот завывающие голоса стихли, атакующие птицы прекратили преследование, а Проб и Тимос оказались сцепившейся кучей выброшены на пол хорошо знакомых им обоим покоев.
— Ты выглядишь лучше, — произнёс Проб, поднимаясь с пола второй раз за день.
— Спасибо. Как вы? — осведомился Тимос, который глядел на доброго епископа так, словно боялся, что тот при малейшем дуновении ветерка осыплется горсткой пепла.
— Хорошо, я полагаю. Помнишь, где мы были, и чем мне пришлось пожертвовать? — Проб слегка потряс головой, словно отгоняя наваждение.
— Я всё помню. Вам не следовало так поступать. соглашаться на отказ от собственных сновидений.
— Какой прок от снов, если у меня не стало бы тебя, готового их выслушивать?
Тимос поморщился. С логикой епископа не поспоришь.
— Как вы на самом деле?
— Не знаю. Я не уверен… не хуже, кажется, — ответил Проб, ощупывая свою голову. — Спроси меня утром.
Перевод: Б. Савицкий, 2024 г.
Даниэль Миллс
БЕЗЗВУЧНО, БЕЗОСТАНОВОЧНО
Daniel Mills — Silently, Without Cease(2011)
От автора: Действие рассказа «Беззвучно, безостановочно» разворачивается в поражённом чумой Константинополе в 542 году нашей эры. Я попытался воссоздать страдания византийского императора Юстиниана I, чьи мечты о восстановлении прежней Римской империи погибли в результате катастрофической вспышки бубонной чумы, в народе прозванной «чумой Юстиниана». Впервые эта болезнь проявилась в Египте, где, по общему мнению, она и зародилась. На протяжении жизни не одного поколения чума опустошала страны Средиземноморского бассейна, что привело к всеобщему хаосу и массовой депопуляции. Связь с Ньярлатхотепом — фараоноподобным вестником Апокалипсиса, описанным Лавкрафтом в ранней поэме в прозе, — легко прослеживается. Хотя моя история опирается на реальные факты, карантин в городе — выдумка.
Он открывает глаза, разбуженный колыханием занавесок и шорохом ткани по плитам пола. Звуки, усиленные тишиной комнаты, оглушают. Они прорываются сквозь пелену сна и лихорадки, возвращая его к агонии слабеющего тела. В комнате темно. Он не знает, который сейчас час.
Занавески в дверном проёме раздвигаются, впуская смесь ароматов шафрана и жасмина. Феодора. Он закрывает глаза, пока императрица пересекает просторную комнату. Её шаги бесшумны, а приближение угадывается лишь по слабому усилению аромата духов. Ноги несут её к постели больного Юстиниана, возле которой она некоторое время стоит, ничего не говоря.
Он притворяется спящим. Его укрывает её тень, будто ещё одно одеяло, затемняя пространство под веками. Она не принесла свечу, и за это он ей благодарен. Он не выносит, когда на него смотрят. Последние часы его сознание напоминает сумеречную пустыню или ночное небо, где мерцают пятна угасающих видений. Жить осталось недолго. Бубон в паху размером со сжатый кулак, а кожный покров вокруг потемнел.
Она наклоняется. Её вуаль скользит по его лбу, носу, почерневшим губам. Слегка приподняв его голову с мягких подушек, она прижимает её к своей груди, хотя он не раз умолял не подходить к нему. Аромат шафрана щекочет нос, вытесняя запахи болезни, лечебных порошков и благовоний, сжигаемых для того, чтобы отгонять миазмы. Он выдыхает.
Она не оставит его. Он вырвал её из лап борделя, и она была рядом на протяжении всего правления, даже когда сам город восстал против него. Дни мучений, дни пожарищ — бунтовщики осадили дворец. Хотелось бежать, броситься в воду и вплавь спастись от разъярённого люда, но она не испугалась. Она сказала, что примет смерть достойно. Одеяние императрицы, по её словам, послужит прекрасным погребальным саваном. Что ему оставалось делать, кроме как стоять рядом с ней и сражаться? По его приказу десятки тысяч были зарублены в стенах ипподрома, но это лишь малая жертва, принесённая во имя жизни Феодоры.
Теперь она правит от его имени, хотя скоро их ждёт вынужденная разлука, погружающая в страдания могильного одиночества. У него нет надежды на Небеса. Наедине с ночью он даже молился, вверяя душу тьмы, ибо ни один из светлых богов не приблизился к нему. Всадник Апокалипсиса давно пересёк границу империи, и дни её столицы сочтены.
Чума свирепствует уже второй год. Она пришла с юга, из далёкого Египта, появившись в самых отдалённых провинциях прошлой весной. Оттуда она распространялась от деревни к деревне, от города к городу, отступая с наступлением холодов только для того, чтобы вновь объявиться на окраинах империи с весенним теплом. В апреле первые случаи заболевания были зарегистрированы в портовом районе города.
Лекари в отчаянии. Такого они ещё не видели. Сначала озноб. Заразившемуся человеку становится плохо, и он впадает в бред. Кто-то кашляет кровью и быстро умирает, но большинству везёт куда как меньше. Слишком слабые, чтобы подняться, больные могут только ждать появления бубонов: шишек величиной с куриное яйцо, прорастающих, словно чудовищные
