снова поссорились? — спросила меня после уроков Вергилия.
— Почему ты не у Маруси спрашиваешь?
— Она не стала рассказывать, — призналась Вергилия.
— Хорошо, я расскажу. Я её обманул, и она обиделась, — сказал я.
— Так, может, стоит попросить прощения? — предложила Вергилия.
— Она сама виновата, — ответил я.
— В том, что ты обманул?
— Именно, — ответил я и ушёл.
Я и правда так думал. Я добросовестно исследовал ситуацию и пришёл к выводу, что шантаж с Марусиной стороны был неправомочен. И если я признаю свою вину и попрошу прощения, это будет означать, что я сожалею о том, как поступил. А это не так. Иначе я не мог. И она не могла. Значит, нечего обижаться — ни мне, ни ей. Если в этот раз она победит, то так и будет ставить условия. Мне, конечно, ужасно хотелось выложить ей все эти аргументы, но не хотелось подходить первым.
Со дня драки прошло три недели. Даня, вдохновлённый первыми успехами, совершал настоящие учебные подвиги. Он сблизился с Клещиками, которые отговорили его идти в кулинарный колледж и подбросили идею о контрактной службе в армии.
С Марусей мы по-прежнему не общались. Это создавало постоянное напряжение. Однажды, забывшись, я поздоровался, она ответила, и таким образом вместо нормального примирения получился переход на новые отношения — как с другими одноклассниками. Иногда казалось, что прошлого уже не вернуть, и оттого внутри всё сжималось. Теперь-то она точно перейдёт в другую школу. Но так как уверенности в себе у меня существенно прибавилось, я всё-таки решился на выяснение.
— Может, хватит уже дуться? — обратился я к ней в раздевалке.
— Я не дуюсь, — ответила Маруся, — просто ты очень изменился.
— В чём именно? — искренне удивился я.
— Не знаю. Ты будто в себя влюбился, — огорошила Маруся.
— Что-о? — И я рассмеялся.
— Понятно, что ты сделал то, что не удалось ни учителям, ни психологам, настоящее чудо. Жаль, что такой ценой.
— Что за бред? — возмутился я. — Что ты себе напридумывала?
Маруся пожала плечами и ушла.
Я был страшно зол и твёрдо решил, что между нами всё кончено. Что за дикий поклёп? Какая ещё самовлюблённость? Кто б на моём месте не гордился таким успехом? А ведь никто не похвалил, даже «спасибо» не сказал. Во что бы превратилась жизнь нашего класса, если б Даня продолжал в том же духе?! Я до того обиделся на Марусю, что захотел сделать ей какую-нибудь пакость. Я снова перестал с ней здороваться, нарочно болтал с Никитой, если она отвечала у доски и вообще решил соответствовать её новым представлениям обо мне — вёл себя громко и развязно и всячески выпендривался. В какой-то момент мне показалось, что я совершенно к ней остыл и даже не понимаю, чего такого особенного находил в ней все эти годы. Единственное — в груди образовалась противная пустота, которая пожирала хорошее настроение и вообще высасывала жизненные силы. К вечеру я ужасно уставал, сам не зная от чего. «Видимо, надо привыкнуть, — решил я. — А лучше — чем-то или даже кем-то заполнить». К собственному удивлению, я стал ловить на себе заинтересованные взгляды девчонок из других классов. Мне стало любопытно, смотрели ли они на меня и раньше, а я не замечал, или это началось после того, как я стал крутым? Мне это нравилось, но пустоту они не заполняли.
В учёбе дела пошли неважно. Я злился и обижался всё сильнее. Научился отпускать колкости и каждый день оттачивал это мастерство, сначала на одноклассниках, потом на учителях и родителях. Мама терпела, а отношения с папой покатились по наклонной, мы вообще перестали нормально общаться. Мне казалось, что он смотрит на меня с постоянным упрёком — только и ждёт, к чему бы прицепиться. Мама пыталась меня защищать, в результате чего они с папой ссорились.
На Игоря Ивановича я тоже затаил обиду: за то, что ставил плохие оценки, невзирая на прошлые заслуги, и за то, что не удосужился выразить респект по поводу Даниного исправления. Он как-то вызвал меня к доске, а я просто не захотел и считал себя вправе.
— Я сегодня не подготовился, — заявил я без малейшего сожаления.
— Жаль, но тогда попробуем сымпровизировать.
— Можно в другой раз? — попросил я.
— Нет, нельзя, — ответил Игорь Иванович.
Я приплёлся к доске и устроил там в отместку целое представление: нарочно отвечал неправильно и писал с жуткими ошибками, изображая при этом глубокую задумчивость, растерянность и взволнованность. Клещики заходились в дружном хохоте, остальные хихикали. Игорь Иванович поставил мне заслуженную двойку и отправил на место.
— Ну ты разошёлся, — усмехнулся Никита.
— Что-то нашло, — ответил я.
— Так и к директору недолго попасть, — предостерёг Никита.
— Поверишь? Не страшно.
«Наверное, вызовет родителей, — предположил я. — Ну и отлично, пусть папа сходит, вместе посокрушаются».
Но Игорь Иванович вместо папы вызвал меня.
— Костя, — сказал он, скорбно вздохнув, — ты очень изменился за прошедший месяц.
— Это нормально, — пожал я плечами, — люди меняются. Кто-то в лучшую сторону, кто-то — не в самую лучшую.
— Кость, ты — душа класса. Возможно, тебе со стороны не заметно, но вместе с тобой меняется весь класс.
Я раскрыл рот от удивления. Игоря Ивановича порадовала моя реакция.
— Не ожидал такое услышать? — он хлопнул меня по плечу. — Подумай над этим. Ещё не поздно остановиться.
— Я не представляю, как, — ответил я и ушёл.
Я и правда не представлял. Против чего я бунтовал, тоже понятия не имел. Но мне определённо надоело быть паинькой. Отчего бы Матвею не стать душой класса? Я помог им с Даней, причём немалой ценой, а вместо благодарности — одни упрёки. Вешать на меня ответственность за весь класс вообще нечестно. Надоело! До чего ж всё надоело! Не хочется ни в школу, ни домой, только в гостях у Никитки мне спокойно. Ну и на футболе — я научился жёстко работать корпусом, что положительно сказалось на моей результативности.
После разговора с Игорем Ивановичем я почти перестал дерзить учителям, но одноклассникам по-прежнему доставалось. Даже Вергилию, привыкшую ко всему, умудрился обидеть.
— Что ж с тобой творится? — задалась она вопросом после моей стычки с Матвеем на уроке русского (я довольно издевательски указал ему на ошибку).
— Ничего особенного, переходный возраст, — пожал плечами я.
— Только это не оправдание!
— Я и не собирался оправдываться, — ответил я.
— Очень жаль.
Вергилия одарила меня сочувственным взглядом, который взбесил меня окончательно.
— Себя лучше пожалей, — усмехнулся я.
— А чего мне себя жалеть? — спросила Вергилия.
— Ну как же? Успеваемость хромает, и даже дружок-отличник помочь не в силах. Поэтический талант
