в показавшуюся на горизонте линию Чернолесья. Не летают ли призраки?
— А я вам всё сейчас поведаю, — заявил Лука. Кажись, его после пережитого стресса потянуло на разговоры. — За последние сто пятьдесят лет Империю потрясли аж три дворцовых переворота, потому-то нынче среди высшей аристократии, в кого ни плюнь, попадёшь в родственника одной из императорских фамилий. И все заявляют свои права на престол. Непростая ситуация. А тут ещё и немцы снова голову подымают. Не хватило им прошлого раза, когда они кровью умылись, прости господи. А Польша с Финляндией так и грезят об отделении от Империи. Ох, в непростые времена мы живём. Но ежели на то будет воля Бога, то мы всё переживём.
— А когда на Руси были простые времена? — философски бросил я и заметил в полях жёлтые огоньки. Что это такое? Призраки светлячков?! Нет, кажется, фары. Да, точно. — Сударь, а что это за грузовики стоят там в полях возле Чернолесья?
— Не ведаю того, Андрей, — равнодушно пожал плечами семинарист и предположил: — Может, как раз они-то и чинят вышедшую из строя телефонную связь?
— Вряд ли, очень вряд ли, — проводил я взглядом силуэты аж десяти грузовиков, скрывшихся за лесом.
Дальше наш автомобиль начал медленно пробираться по раскисшей дороге, трусливо петляющей по Чернолесью. Мрачные голые деревья смотрели на нас тёмными дуплами, а ветерок раскачивал поскрипывающие ветки и трепал бороды седого мха. Птицы и животные никак себя не проявляли. А есть ли они вообще тут? Кому понравится жить в такой атмосфере? Она здесь как на кладбище: тягостная, гнетущая, не хочется лишний раз рот открывать.
Но это мне не хотелось, а вот Лука, пусть и шёпотом, но заговорил:
— Андрей, я вот чего подумал… А ежели с Гатью нет связи, то как Василиса Алексеевна могла поведать своему отцу о том несчастье, что произошло с её братом?
— Сударь, мы же не знаем, когда именно пропала связь. Может, Петрова успела телефонировать папеньке?
— Верно-верно. К тому же эта сударыня вполне способна послать своего человека в Гать. А у Петровых автомобили явно получше, чем это корыто. Ей-богу, оно едва движется. Нас и черепаха обгонит.
Семинарист был прав на сто процентов. Машина очень медленно ехала по дороге, грозя вот-вот застрять. Да ещё и правая фара погасла, из-за чего по грязи ползла лишь одна струя жёлтого света. Но хорошо хоть призраков вокруг не было. Я несколько раз впадал в транс и проверял их наличие. Не увидел ни одного. И останки машины Всеволода я тоже не увидел. Кажись, их уже кто-то прихватизировал. Зачем? Да шут его знает.
Но всё когда-нибудь заканчивает. Вот и наше авто преодолело разбитую дорогу и вырулило на ту, что была чуть лучше и вела к особняку Астафьевых, взирающему на лес угрюмыми чёрными окнами.
— Что-то света нет, — напряжённо пробормотал Лука, остановив авто в нескольких метрах от забора. — И собаки не брешут.
— И калитка висит на одной петле, — мрачно вставил я, торопливо выскочив из машины. Под ногами сразу же захлюпала грязь, а душу наизнанку с хрустом вывернуло плохое предчувствие.
— Неужели опоздали? — горестно простонал семинарист, войдя во дворе. — Неужто Петров решился-таки пойти на злодейство?
— Напомню, что он потерял двух сыновей. И это, сударь, глядите в оба. Ежели они ещё тут, то… — многозначительно недоговорил я, заметив на брусчатой тропинке отпечатки множества ног.
—…То, что тогда будет?
— Лучше спросите, кого тогда не будет.
— Господи, дай свою защиту Илье Макаровичу и всем его домочадцам… — речитативом забормотал Лука, сжав в руке крест.
— И нам тоже защиту испросите, — тихонько произнёс я и пошёл к дому первым, готовый в любой момент скользнуть в транс и швырнуть «старение».
Почти сразу же мне на глаза попалась собака. Она лежала под телегой, а её отрубленная голова с пулевым отверстием валялась рядом. Видать, собаку сперва застрелила, а потом какой-то изувер топором отхватил башку. Притом, кровь ещё сочилась из тушки.
— Сударь, Петров и его люди ещё могут быть здесь, — прошептал я, крадучись двигаясь к входной двери. Она лежала на ступеньках крыльца, а во тьме сеней с такого расстояния ничего невозможно было разглядеть.
— Изверги, — простонал за моей спиной семинарист и перекрестил труп собаки.
— У вас оружие есть?
— Моё оружие — слово божье.
Я сокрушённо покачал головой. Хотелось бы что-то более весомое. Возможно, придётся сражаться и убивать. И у меня от этой мысли аж всё внутри свернулось в холодный комок, а на лбу выступил пот. Лишать людей жизни — это не моё любимое занятие. А вот мстить… мстить, конечно, попроще. Но, надеюсь, всё же не придётся.
Однако стоило нам с семинаристом пробраться в сени, как я едва не задохнулся от густой, насыщенной вони палёных волос и плоти. На полу лежал Потап, который до сих пор сжимал двухстволку по-стариковски высохшими руками. От его тела валил белёсый дымок, глаза лопнули и запеклись, а кожа почернела.
— Петров перешагнул черту, — мрачно процедил я, присев возле старого слуги. — Его работа. Или его сына Павла.
— Господи, — прижал ко рту ладонь Лука, а затем торопливо перекрестил старика и зашептал молитву: — Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Семинарист перешёл на невнятное бормотание, а я выпрямился и принялся красться в сторону гостиной. Лука посеменил за мной. И думаю, мы оба понимали, что у нас мало шансов увидеть Илью Макаровича живым и невредимым. Кажется, смерть сына превратила Петрова в свихнувшегося маньяка. От осознания этого мои нервы натянулись как струны на гитарном грифе, а в каждой густой тени мне начал мерещиться либо сам обагрённый кровью Петров, либо его сын Павел, ощерившийся в безумной улыбке. А наши с Лукой шаги стали казаться оглушающе громкими на фоне тишины, нарушаемой лишь мерным тиканьем напольных часов, да далёким шумом капель, срывающихся с крыши.
Но внезапно тишину разорвал гулкий бой часов, и он сразу же заставил события понестись вскачь. Кто-то ойкнул на лестнице, а затем громыхнул выстрел и сверкнули искры. Я еле успел рухнуть на пол, потянув за собой замершего Луку. Тот кулём упал рядом со мной, после чего жалобно хрустнул косяк и на нас посыпались древесные щепки.
— За мной! — рыкнул
