Опаздываю! И ни одна зараза по комнате не разбудила!
Взяли и ушли без меня. Я проспала. И теперь надо спешить. Чтобы дойти до пищеблока до тех пор, пока не начнутся тренировки у остальных. И спортсмены не выйдут из дома.
Поэтому накидываю майку, делаю быстрый хвост и бегу на выход из домика.
Хочу дёрнуть за ручку, но замираю. Слышу знакомый голос и ощущаю за дверью чужое присутствие.
— Ксюш, ты тут?
Я замолкаю и перестаю дышать.
Никита.
Я что, невнятно вчера выразилась? Не хочу я никого видеть! Не хочу! Особенно его!
— Я знаю, что ты там, — докапывается. — Я встретил твоих подруг по пути на работу.
Подруги… Звучит смешно. Нет у меня их. Как и друзей.
— Они сказали, что ты тут.
Предательницы.
— Ксюш, прости.
Не слушай его! Не слушай!
— Я накосячил. Признаю. Я не знаю, что ещё сказать тебе.
Я поджимаю дрожащие губы и прошу, чтобы он быстрее ушёл. Поэтому молчу. И закрываю глаза, чтобы не заплакать.
— Если захочешь поговорить, после тренировок я буду на стадионе. Ждать тебя.
Я слышу какой-то шелест.
И отдаляющиеся шаги.
Выдыхаю и прислоняюсь лбом к двери. Стою так ещё пять минут. И думаю.
Не хочу. Я не хочу его прощать. Особенно после того что он сделал. Влюбил и разбил сердце. И теперь то расколото. И даже супер-клеем ничего не исправишь.
Ещё и на работу из-за него опаздываю.
Точно, работа!
Открываю дверь, делаю шаг вперёд и едва не наступаю на букет ромашек.
И опять обидно.
Поэтому перешагиваю их и иду на работу.
Стараюсь не думать ни о ком. Погружаюсь в дела. И всё ещё раздумываю пойти к директору. Но всё решаюсь. Не уверена. Я желаю уйти из-за слухов, но в то же время, что-то идти не даёт.
Но перестаю об этом думать, когда мне приходит сообщение от отца. Даже не звонок. Единственное сообщение за всё время, кстати. Действительно, зачем вспоминать о дочери на море? Главное, что пристроена.
И его сообщение меня настораживает.
Я открываю его с дрожащими пальцами.
Тревога в груди бьёт. И не зря.
Он говорит, что приедет через два-три дня. Его вызвали к директору лагеря на серьёзный разговор. Отец только и делает, что сыплет на меня обвинениями и какая я безрассудная дочь, что даже на работе умудряюсь накосячить.
Не дочитываю. Вопрос о походе к директору отметаю. Раньше, чем приедет папа, рыпаться смысла нет.
Поэтому я продолжаю работать. С потухшим настроением.
Ухожу почти последняя.
Когда выхожу — надеюсь никого не встретить.
Иду по пустынной дорожке и осматриваюсь.
Поздно уже. Вот никого на улице почти и нет.
Внезапно чьи-то руки обвивают плечи, и я испуганно вскрикиваю.
Кто это??
50— Тише, мелкая это я, — я узнаю голос Артёма.
Оборачиваюсь, выскакиваю из его рук и хватаюсь за сердце.
— Ты меня напугал! — дурак! У меня душа в пятки ушла!
— На это и был расчёт, — улыбается и чешет виновато затылок. — Но если переборщил — прости. Не удержался. Всё хотел вручить.
— Что вручить? — спрашиваю обеспокоенно.
Сюрпризов мне в последнее время хватает. Ещё больше — я не выдержу.
Я ожидаю чего угодно. Но не шоколадки, которую протягивает мне Субботин.
— Зачем? — принимаю её. Рука сама тянется. Я так давно сладкого не ела! Только банку ананасов. Но и та теперь не вызывает радостных эмоций.
— Девушки любят сладкое, — задумчиво тянет. — И у них повышается настроение.
Ну, не сказала бы, что сильно. Новость об отце всё портит.
— Ой, Тём, что это?
Я резко делаю шаг вперёд. Замечаю порез только из-за того, что он повернулся к фонарю. Дотрагиваюсь до его скулы. Рассечена, как и губа.
— Ты что, подрался? — как бы я не была зла — сейчас волнуюсь. Достаю салфетки, вытираю его щёку. — Из-за чего? Что случилось?
— Забей, мелкая, — убирает мою руку. Делает вид, что сильный. И всё нормально. Но у него кровь идёт!
— Это ты с Никитой?
— Нет, — морщится. — С пацанами.
— Из-за чего? — допытываю.
— Ну, Мелкая, хорош, — нехотя отзывается. Хватает меня за руку и ведёт по дорожке. — У нас это бывает. Подрались да подрались. Мало ли. Я вообще мог на поле упасть. Всё, пошли.
Да, действительно, не моё дело. Не хочу в это лезть.
— Куда пошли?
— До дома тебя доведу, куда ещё, — поторапливает. — Думала, так быстро отделаешься от меня? Нет уж. Я бываю надоедлив.
Я слегка улыбаюсь. Соглашаюсь на его авантюру. Если это так можно назвать. И позволяю ему себя довести до дома. Но не просто так.
— Артём, скажи, — я смотрю себе под ноги, пинаю мелкие камешки. — Я не сомневаюсь в твоих словах, но кое-что уточню.
Иначе это не будет давать мне покоя.
— Я заинтригован.
— Никита же показывал тебе фотографию, ну… — я не хочу об этом говорить, но приходится. Чтобы точно обо всём быть в курсе. У меня много сомнений.
Мы резко останавливаемся, и Артём хватает меня за плечи. Поворачивает к себе. Обеспокоенно поднимаю на него взгляд. Смотрю в карие глаза и сглатываю от того, что Субботин сейчас так серьёзен.
— Он её никому не покажет. Он удалил фото при мне.
— Я не за это волнуюсь, — перевожу дыхание. — Прости, но… В чём я была тогда на фотографии?
51Артём снова хмурится.
И я поясняю.
— Доверяй, но проверяй, Тём. Прости.
Субботин внезапно расплывается в пошлой улыбке.
— Я понимаю. Но раз для тебя это так важно. Твои трусы с клубникой я видел. Как и перевязанную ногу. И серую простынь, которая была, ну… В кадре.
Я хоть и готовилась к любой правде, но… Всё равно не ожидала.
— Но тут же забыл о твоём белье! Честно!! И если бы не ты — не вспомнил!
Я бы улыбнулась. Если бы не очередное чувство разочарования. Никита всё же сделал фотографию. Меня. Спящей. Полуголой.
Понятно, что он отрицал это.
И от этого не легче.
— Спасибо, — проговариваю. И отворачиваюсь. Ускоряюсь и не хочу больше возвращаться к этой теме.
