в моей ладони, как те слова, слова тепла.
Я помню все – и каплю в море, слова любви, слова мольбы. Ушли слова твои под камень, ушли слова твои и ты. Как много тех, кто любит ныне тебя, и даже если нет твоей улыбки, нежность – было… твоей души ведь рядом нет!
Нужна ль была вся эта жалость, чтоб сделать больно и уйти. Люблю – хоть это все ж осталось, люблю – хоть и не ты… Река забвения несется, а я другая или та, что в сердце сохранила жалость к тому, кто не любил, как я!
Рождественская ночь
Рождественская ночь в мохнатых ветках леса, средь тишину дыша, шевелит ветер ель. Шагают звезды, словно кисть поэта, к истории
вертепа древний путь. Пушистый снег ложится наземь густо, над озером повис туман теней. И, голову склонив на плечи сонно, вдыхаешь сказку сотни-сотни дней.
Убежать от любви скупой
Убежать от любви скупой. Утонуть в предрассудках и страхах? Одиноко пуститься дышать? Сердце жмет от холодной невзгоды. Где же мысли, мои скакуны? Обветшалой, усталой походкой ходят мцыри по краю хандры. Приземляются тени прискорбно.
Как дышать в темноте между стен? В слепоте выдыхать ту свободу, что затмила безумную лень, что сгубила несносную вьюгу. Белый снег лег пушистою мглой на тропинку мою между сосен. Я бежала по ней и бегу. И теперь не бреду одиноко.
Нежной поступью падал нам снег, согревая сердечко и душу. Ты улыбкой согрей мою тень, ускользающей лисьей походкой.
Я прильнула к тебе между рук, между душ оказалась тревога, растворилась как старая дверь, запустив жаркий луч с небоскреба. И на талии дремлет рука, шепот ласковый, нежный и верный. Заблудившись, душа и душа, переплетшись, забылись навеки.
Луч мой! Солнце и Небо, Ветра! Защитите меня от невзгоды. Приведите нас в рай алтаря, закрепите и сердце, и руки.
Мы поднимем тот сплав, что легко вдруг опустит тяжелые грузы. Будут вновь улыбаться глаза тех, кто дорог, желанен, кто любит!
О люди!
О люди, как же вы жестоки, как долог век бесчестных душ! Добра порыв так схож с разлукой. Лишь время – горечь и упрек!
О люди! Люди, что ж вы натворили в пучине слабости и ветреных затей? Как горько на душе в обиде на мгновенье. Тяжел огонь в груди,
пустыня выжгла дождь.
Ах, если бы найти источник вдохновенья, черпать, не зная сил, вкушать и познавать ту тайну бытия, что спрятана за грифом создания
Творцом Вселенной и тебя.
О, если бы ты знал, что значит одиноко брести, не зная цель, брести, забыв себя, – и слезы на глазах, ах, как же жалит сердце – обиды
едкий стон мне не дает понять. Я жить хочу, пылать, не думав, не гадая, где спрятался обман, а где сокрыта ложь. Я человек, хоть, может, и обманчив. Но верю я в любовь,
что сбережет меня.
Закрой мое плечо, закрой и от невзгоды, закрой и сердце спрячь от горечи утрат. Я не хочу мечтать, чтоб утонуть в желаньях, я дверь хочу
открыть в мечту, где ты и я.
Ты дорог мне, постой! Ты дорог и ничтожен. Я не хочу терять и сохранять ту ложь. Безумствуют часы, и стрелки лгут бесспорно…
но вспять пустое, вспять – я не готова ждать!
Где сердце, где душа… в мечтах лелеет голос. Устала… как в бреду последние слова. Ты пренебрег душой, что вновь горит, пылая.
Ну что ж, порой бывает так, и мне ль того не знать.
О люди, люди с брошенной любовью – зачем Вам эта ложь больных чужих сердец? А что мешает вам быть искренними в сердце
и лепестками роз усыпать разум всласть? Однако ж мир в огне ускоренно сгорает, бросает глухо тень на обнаженный стан – бутон цветка раскрыт, он чистый и прекрасный, обвить
его легко, наивен он сейчас.
И выдержит ли стан, что чистотой порочен? Тот искренний покров вновь не погубит ль ложь? Опять в груди тоска, тоска —
могучий камень, ничтожна тень миров – цветок колючим стал! О, горечь и тоска! Они сильней, страшнее тех мук в аду, в огне. Все ж непосильна плоть! Чужим грехам озер не переплыть, страдая.
Ах, к черту пустоту и боль в душе ваять!
Как тот бродячий пес
Как тот бродячий пес плетется вдаль дорога. Мохнатой лапой вновь стучит по сердцу в скорбь. Болит душа давно той давнею тревогой.
Ей вторит мелкий дождь – за днями день ползет.
И беспокойства лень ошеломляет время. Глаза у пса горят приглушенным костром. Как страх гоняет дрожь на перепутье мели,
так вновь пурга затмит остаток пепла вой.
Мне грустно
Мне грустно, отчего ж? Зима стучит по стеклам, и холодок бежит по венам будних дней. Я заболеть хочу – опять не ведом чувствам
тот огонек, что спрятан за игрой.
Осенняя пора – в ней нет очарованья, игривых, скользких глаз, прогулок по ночам. Но в ней лежит тоска. Тоской овеян, страстью.
За тысячью холмов стою опять одна.
Кто был моей судьбой – ушел под лед навеки. А было ль то судьба? Как мимолетный сон… Рассыпали песок, и стрелка затерялась
в пучине между строк, меж захолустья слов.
Мы вынесли игру – на пике двоевластья мы погрузились в сон. Забыл об овцах волк. Те оба берега затеряны во власти, барьер меж двух
миров – барьер в глуби тебя.
Услышав…
Услышав – я не должна была услышать! Из уст в уста пленила эта ложь. Ты погребен под льдом зимою-сказкой.
А был ли ты под льдом в столь долгий час?
Любить, не слышать, думать лишь и помнить. А что теперь? Сокрылась тайной быль… иль небылица, как кусочек сказки,
в твоих глазах плененных – я и ты.
Написать тебе письмо не могла
Написать тебе письмо не могла, прости, поверь мне. Я любила и вновь жду в приоткрытой двери верно.
Я ушла, когда ты шел, и вернулась вновь с тобою. Вновь как лист чиста… Ты мой! Вечно вновь печаль в покое. Идеал иль идол мой… Бог с тобою! Путь мой вечный, шла к тебе… Постой. Постой! Я с тобою снова вечно.
Не печаль. Уже прошла. За окном и лето в зиму. Ты со мной, как я с
