- прошептал князь и атаковал.
Время словно встало. Я видел, как летит мне в лицо кулак со сбитыми огрубевшими костяшками, но летит слишком медленно. Небольшой шаг в сторону, пропустить кулак мимо лица, пригнуться, ударить, коротко не слишком сильно, в ребра. Отскочить. Князь потер ушибленное ребро, улыбнулся, подмигнул мне и снова атаковал. На этот раз он действовал более осмотрительно. Бросив вперед кулак правой руки, отвлекая мое внимание, он нанес удар левой, снизу в челюсть. Отбить я не сумел, хотя и пытался. Зубы звонко клацнули, едва не откусив кончик языка. Меня развернуло, князь ударил в спину, чуть ниже ребер. Я охнул и осел. Он подскочил сзади, его руки прошли под моими, ладонь уперлась в затылок, он потянул, но я врезал ему пяткой в стопу. Хватка ослабла, я развернулся, вцепился руками ему в волосы и врезал головой. Не знаю, было ли ему больно, мне было точно. В глазах потемнело, я зашатался, ухватился рукой за стену и сполз на пол.
Князь навис надо мной, потер кулак, вытер капельку крови с разбитой губы, улыбнулся и протянул руку.
- Достаточно. Я видел все, что хотел.
Он помог мне подняться, отправил в угол, а сам подошел к Елизару. О чем они шептались, я не слышал, но Елизар кивал и все больше расплывался в довольной улыбке.
- Обряд проведем завтра, - князь поднялся, посмотрел на меня. – Елизар тебе все объяснит, я лишь скажу, что клятва, которую ты принесешь завтра, свяжет тебя и нас узами, сильнее родственных. Не смей преступать ее, иначе смерть станет для тебя благом.
- Новый рабский ошейник, - усмехнулся я, понимаю, что сменю один на другой.
- Нет, - в один голос сказали князь и Елизар, а последний продолжил. – Не ошейник и не рабский. Ты будешь свободен. Ты сможешь уйти, когда захочешь, единственное условие, помогать членам семьи, когда им будет нужна помощь и не вредить семье ни словом, ни делом. В остальном же, твоя жизнь будет полностью принадлежать тебе. Ты станешь равным с нашими людьми и отчасти с нами. Да, первое время ты будешь слугой, но быть слугой не то же самое что быть рабом. А в будущем как знать, может быть, ты встанешь в один ряд с самим князем.
- Обряд завтра утром, - вздохнул князь. – Объясни нашему новому другу, что будет от него требоваться. Когда вернется Данкан, отдай парня ему. Пусть к разуму добавится тело. Данкан знает, что делать. А сейчас, друг мой, распорядись на счет ужина для нас двоих и пусть приготовят мне постель. И прикажи затопить баню.
Елизар кивал на каждое слово князя. Я улыбался. В один ряд с князем может быть и можно встать, но стоять князь будет на подставке. Как ни старайся, но он всегда будет хотя бы на волосок, но выше тебя. Такова природа вещей. Такой порядок.
- Ты не сказал ему, - сказал я, когда князь вышел.
- О чем? О том, что ты носишь в себе? Нет. Не сказал, и не скажу. Есть такая поговорка: где знают двое, знает и свинья. Нас с тобой и без того двое и я не хочу, чтобы это выплыло наружу. Он узнает. Узнает в свое время. Сейчас же будет куда полезней, если кроме тебя и меня не будет знать никто. Для твоего же блага, для его блага, для блага семьи Грачевых. Демоны, - он всплеснул руками. – Имя! Я же забыл сказать князю, чтобы он придумал какое имя тебе дать!
Уже в убегающую спину спросил, как зовут князя, но Елизар не ответил.
Глава 10
Меня подняли задолго до рассвета. Предупредили, чтобы молчал. И не просто молчал, а не произносил ни звука. Даже не мычал.
Умыли, обтерли полотенцами, пропитанными какими-то сильно пахнущими травами, одели в чистую иссиня-черную рубаху до пят, накинули на голову капюшон. Напомнили, чтобы молчал и тут же завязали рот черной тряпкой. На плечи легли деревянные колодки, изображающие птичьи когти. На шее защелкнулся тугой ошейник, на глазах затянулась черная непроницаемая повязка. Я люблю темноту, но я хотел видеть, что происходит вокруг. Или хотя бы слышать, но Елизар шепотом пообещал, что все будет хорошо и воткнул мне что-то в уши. Слышать я тоже перестал. Я стоял ничего не видя, не слыша, лишь частично понимая, что происходит и во мне, смешиваясь в причудливый и очень опасный коктейль, закипали ярость, страх и адреналин. Но приготовиться ему не дали. Кто-то взял меня за руку и повел куда-то. Я не пытался определить ни время, ни расстояние, ни направление куда иду. Я просто шел, сжимая в ладони тонкую руку в бархатной перчатке и это было странно, но приятно. Приятно настолько, что я расстроился, когда меня отпустили.
Из ушей вынули пробки. Развязали рот и глаза. Я зажмурился от яркого света горящих вокруг ламп и факелов. Пока глаза привыкали к свету, уши различили пение. Монотонное, нудное, слов не разобрать, скорее это не пение, это мычание. Зажурившись, встряхнув головой, открыл глаза. Сосредоточенный и мрачный Елизар. Еще более мрачный, со следами тяжелой бессонной ночи на лице, князь. Незнакомый старик в потертом синем зипуне, и длинной корявой палкой в руках. Вихрастый мальчишка лет двенадцати с деревянной чашей в руках. В чаше что-то плещется, но что я не вижу. Они стоят передо мной, а за их спинами возвышается черная фигура птицы, в полтора человеческих роста размером. Глаза птицы блестят и сверкают, и, кажется, что свет их проникает в саму душу. Кажется, что нет от этой птицы ни тайн, ни секретов.
Князь подошел, знаком опустил меня на колени, положил руку на голову и задал несколько вопросов, мол, добровольно ли я иду в семью, нет ли в моих действиях злого умысла или какой корысти. Я честно ответил нет на все вопросы, и едва не оглох. Стоило только последнему нет, сорваться с языка, как воздух взорвался птичьим криком и между мной и князем опустилось черное перо. Князь покосился на старика.
- Грач подтвердил его слова, - пытаясь оставаться серьезным кивнул старик, но глаза его довольно блестели, а губы то и дело срывались в счастливую улыбку. Старик приблизился к князю, вытянулся на цыпочках, зашептал что-то в ухо. Князь кивал, лицо его светлело, мрачность бессонной ночи отступила. Он посмотрел на старика, тот покосился на лежащее перо.
Князь
