чтобы он мог вонзить свои бедра в мою узкую дырочку.
Со злобной яростью он срывает с меня платье, обнажая грудь. Он не дает мне ни секунды успокоиться, потому что вскоре мой сосок оказывается между его зубами, а его мягкий язык наматывает круги вокруг бугорка.
— Рук, о Боже мой, — тяжело дышу я, пот уже выступил на лбу.
Мы двигаемся синхронно, прижимаясь друг к другу телами. Я чувствую каждый толчок, позволяя нашим телам соприкасаться снова и снова. Моя голова откидывается назад, а пальцы впиваются ему в лопатки.
— Сильнее, — рычит он, моя хватка заставляет его врезаться в меня с гораздо большей скоростью.
Белый ослепляющий жар обжигает мой разум, так далеко, что все, что я могу сделать, это следовать его указаниям. Я вонзила ногти в его кожу, зная, что скоро пролью кровь — так и должно быть.
— Я собираюсь прийти. Заставь меня кончить, пожалуйста, — дико кричу я, вдруг перестав заботиться о том, войдет ли кто-нибудь или услышит нас.
— Попроси об этом. Умоляй меня об этом, шлюха.
Я с готовностью киваю.
— Пожалуйста, пожалуйста, Рук. Боже, пожалуйста.
Его рука хватает меня за горло, сжимая.
— Бога здесь не существует. Просто я.
Я всю ною. Жидкий огонь влился прямо в мою кровь, и все мое тело превратилось во всепоглощающий ад, когда я поднимаюсь все выше к своему оргазму. Звезды начинают вращаться в углу моего зрения.
Я дрожу, воздух вырывается из моих легких, когда экстаз струится по моим венам. Все, что исходит от меня, это пронзительные, прерывистые крики, когда он продолжает нырять, трепеща и сотрясая меня спазмами. Удовольствие пробегает по моему телу, пальцы ног подгибаются, пока я переживаю самый интенсивный оргазм в своей жизни.
— Восхитительно, — хрипло произносит он. Я даже не уверена, что действительно это слышала, слишком оцепеневшая от блаженства, чтобы по-настоящему понять.
Мои конечности как желе, я крепко зажмуриваюсь, пока он мчится за своим освобождением, врываясь безжалостными толчками, которые заставляют мое тело сжиматься от неописуемого удовольствия. Мне отчаянно нужно выпить, но я не могу заставить себя остановиться.
Не тогда, когда он наблюдает, как моя задница подпрыгивает на его тазу, когда его член так яростно скользит в мои глубины. Пальцы Рука проникают между моих бедер, находят мой клитор и сразу же надавливают.
— Подожди, подожди, я не могу. Т-такой чувствительный, — хныкаю я, моя рука скользит вниз к его запястью, сжимая его, чтобы попытаться предотвратить воспламенение всего моего тела. Это так сильно, что я чувствую, как мои глаза начинают слезиться.
Его пальцы не останавливаются, как и его бедра.
— Еще раз. Будь моей хорошей маленькой шлюхой, детка. Еще раз, — он стонет, его большой палец ускоряется, чтобы соответствовать его толчкам.
Это знакомое ощущение поражает меня до глубины души, с моих губ срывается протяжный стон.
— Черт, я не могу, — хнычу я, но мое тело говорит об обратном, киска снова сжимается вокруг него.
— Ты можешь. Ты можешь, потому что я так сказал.
И я делаю.
Я кончаю снова, засасывая его, как тиски, так плотно, что он едва может протолкнуться внутрь меня.
Мои крики заглушаются, когда я во второй раз погружаюсь в эйфорию. Сломанный рык Рука, смешанный со стоном, вырывается из его легких, когда он толкается в меня все дальше, оставаясь погребенным, пока полностью опустошает себя.
Я вялая, кайф от оргазма все еще затуманивает мой мозг, когда я опускаю голову ему на плечо, чувствуя его дыхание на своей влажной, раскрасневшейся коже. Эти длинные ресницы щекочут щеку.
Я едва чувствую его пальцы, когда они начинают играть с моими волосами, накручивая уже завитые пряди. Каждое дыхание наполнено его ароматом, запирающим меня в этом моменте.
Я так сильно хочу остаться в этом состоянии восторга еще немного, желая запереть эту дверь навсегда и оставаться в безопасности внутри, где Пондероз Спрингс и его монстры не могут добраться до нас.
Вместо этого все, что есть, это захватывающее чувство страха.
Зная, что мне придется солгать Руку об одной очень важной детали.
Мы никогда не сможем быть вместе.
А когда он узнает почему?
Этот секрет, который мы создали, закончится настоящей катастрофой.
— Нет, нет, ты должен закончить это. Это лучшая часть! — ее рука хватает меня за предплечье, притягивая обратно к импровизированному тюфяку на полу, заваленному одеялами, которые, по ее настоянию, были ей нужны.
— У меня развивается катаракта (помутнение хрусталика глаза. — Прим. ред), чем дольше я сижу и смотрю это, — ворчу я, надеясь, что, когда она говорит, что все почти закончилось, это правда.
Толпа все делает неправильно. Если они хотят мучить людей, им не нужно делать это с помощью крыс и ножей. Черно-белых фильмов без звука более чем достаточно, чтобы заставить кого-то говорить, просто чтобы положить этому конец.
За два месяца я посмотрел больше фильмов, чем за всю свою жизнь. Я так близок к тому, чтобы сказать Сэйдж, что мы могли бы посмотреть «Шестнадцать свечей» в третий раз, если бы она выключила Чарли Чаплина.
— Подожди, подожди, — говорит она, впиваясь ногтями в мою кожу, и становится все более возбужденной. — Завтра птицы будут петь. Быть храбрым. Лицом к лицу с жизнью, — она читает слова, когда они появляются на потрескивающем экране.
Старая пленочная камера была на волосок от того, чтобы развалиться, и явно не была предназначена для четких снимков. Все это время мне казалось, что я смотрю на это через статический телевизор.
— Это то, чего мы ждали? — спрашиваю я, приподнимая бровь со скучающими глазами, дразня ее.
Она ухмыляется, шлепая меня по груди с некоторой силой.
— Ты такой осел! Это золото! Если бы только один из фильмов Чарли мог войти в историю, все бы согласились, что это — Огни большого города!
— Квентин Тарантино, возможно, не согласился бы.
— Тьфу, мужики и их кровавые фильмы со взрывоопасными машинами, — она закатывает глаза, поворачивается ко мне лицом и скрещивает ноги, и я готовлюсь к тому, что вот-вот произойдет. Я заметил, что она это делает, и, честно говоря, меня беспокоят не фильмы. Меня расстраивает тот факт, что они меня не беспокоят.
Как я позволил себе высидеть
