Книга Мэрилин - Марианна Борисовна Ионова

Вахтер, по счастью, не вглядывался в Танин на полтора просроченный год студенческий билет. Таня поднялась на второй этаж и встала у доски с расписанием, спиной к лестничной площадке.

Она услышала нарастание голоса из конца коридора к лестничной площадке, затем широкий торопливый шаг. Он поравнялся с нею и, обращаясь к своему спутнику, произнес: «Ну, естественно, из тридцати человек сдали четырнадцать…». Таня вспомнила: сессия! Бумажные гирлянды, праздничные буквы, летний Новый год. Она подумала: «У них сессия» и улыбнулась непроизвольно, как если бы сказала себе: «У них Пасха».

Голос и шаги уносили его дальше по коридору.

*

День рождения выпал на воскресенье. Таня ушла в церковь, а Юрий слетал домой за подарками и встал ждать со свертком у подъезда, но вскоре не вытерпел и пошел наперехват. Он впервые видел ее там, внутри церковной ограды, похожую на крестьянку-подростка времен его юности: пробор под белым платочком, голые ноги под ситцевым подолом. Она вышла вместе с другими женщинами, обернулась, перекрестилась и поклонилась, и Юрий поймал себя на том, что его нет, что он просто невозможен. Как в ту первую ночь, когда Таня встала с кровати, чтобы надеть пижаму, расстояние не выросло, а стало временем. Словно она уже бросила его. Он мысленно торопил ее снять платок, но Таня помахала ему и уже почти бегом приближалась, забыв перевести себя из одной семиотической структуры в другую. Кому она радовалась: ему или еще Богу?

«Знаешь, какая ты бабочка? Капустница. А должна быть на худой конец «павлиньим глазом», но лучше всего – махаоном»

«А ты бабочка-кардинал, да?» – невпопад, как он любил, сказала Таня и так же невпопад, избегавшая на людях не то, что нежностей – прикосновений, живым нарукавником обняла его руку.

Ей нужно было что-то в объятия, и рука сгодилась.

Соединяя взглядом истонченный, белесый платок с кружевцем и голые ноги, он удивлялся, что при всей богомольности она нисколько не холодна, вспомнил, как штамповала на нем частые, один к другому, поцелуи; как чувствовал каждый ее палец, когда она цеплялась за его плечи. Она зажмуривалась и после какое-то время не открывала глаза, а он, приподнявшись, смотрел ей в лицо, как в лицо спящей.

Подарки Тане угодили: сборник проповедей Шмемана и серьги, точь-в-точь подходящие к бабушкиному кольцу с малахитом. Кольцо было Тане сильно велико, и она носила его, обмотав с тыльной стороны шерстяной ниткой.

Для ресторана Таня выбрала бабушкино струящееся, мигающее алмазной крошкой, 70-х платье; в нем, даже ушитом, хватило бы места еще кому-нибудь. Не взмолись Юрий (а это было действеннее, чем гнев), она и туфли надела бы под стать.

Поскольку Таня не пила, они взяли к столу минеральную воду. Таня заказала салат и десерт, хотя днем ничего не ела. Юрий уже взял за правило одергивать в себе брюзгливого опекуна, но как-то раз он между делом привел ей расчеты пропорций роста-веса, и Таня тут же заслонилась от вразумлений, сказав, что не любит есть, а цифры отразила по-своему: лучше занимать в мире чуть меньше места, чем чуть больше. А ровно столько, сколько нужно? – А ровно столько, сколько нужно, никому пока не удалось.

Юрий наблюдал, как Танина вилка прочесывает зелень в поисках кедровых орешков.

«Мне полагается двухнедельный отпуск с середины августа. Давай куда-нибудь сгоняем дней на десять. В Вену. Или куда бы ты предпочла… Просто Вена, на мой взгляд, идеальный трамплин для прыжка в Европу. Во всяком случае, это нетривиально…»

«Помнишь, у Коэна: «There is a concert hall in Vienna…»?» – ожила Таня.

«Именно! Уж вальс-то к нашим услугам. Так вот, если хочешь быть огорошенным, тогда, конечно, нужен густой концентрат, как Прага, а если настроен медленно пропитываться, лучше для начала что-нибудь водянистое, имперское. Перечислим прочие аргументы: Штраус, Штраус, Штраус, Шонберг, Штейнер, Шпенглер…»

«Контраргументы: Музиль, Фрейд… Погоди, а Штейнер разве был в Вене?»

«Проверим. Но нас контраргументами не собьешь. Штрудель!»

«Шиле! Он почти весь в венских музеях!»

«Ну! Так как, вперед?»

«А что с Батоном? Костя не возьмет: у него аллергия»

«Ха, нас и Костей не запугаешь! Я уже все уладил: отец просто-таки предвкушает десятидневное общение с английским бульдогом. Старая Пегги потеснится, а может, и будет счастлива передать свой опыт молодежи. Пегги ведь первая и, видно, последняя в нашей семье. Когда я был маленький, мы не могли никого завести из-за Жени: в три года его укусила собака, с тех пор он их боялся и ненавидел»

«А почему ты не завел, когда вырос? У тебя ведь до Батона не было собаки»

«Не было. Бог меня знает, почему. Выработался, наверное, за годы бессобачий стереотип. Так я жду подтверждения: летим в Вену?»

Таня пожала плечами.

«Это что – «не знаю»? Изволь, пожалуйста, знать! Времени до моего отпуска немного»

Она ссутулилась, и платье на груди выкатилось пузырем.

Его изумляло, как живость в считанные секунды отливает от Таниных глаз и губ, словно гасят подсветку. Эти маленькие, затушенные глаза были его и, главное, ее врагами.

«Ну что тебя смущает? Ты боишься оторваться от привычной обстановки, так? Вот потому, что ты боишься, как раз и надо…!»

«Почему Господь не исполняет желаний?»

Принесли чай и Танин кусочек песочного торта.

«С чего ты взяла? Ты же фея счастья – кому как не фее счастья быть в курсе всех исполненных желаний. Например, мое, которое я загадал тогда в «Иллюзионе»…»

«Оно исполнилось? А что ты загадал?»

«Чтобы скорее пришла весна. И она пришла почти скоропалительно. Начала приходить прямо там, на месте»

«А почему ты хотел, что скорее пришла весна?»

«Не терплю зиму. Какая-то идиосинкразия у меня проклюнулась последние годы»

«Бабушка тоже терпеть не могла зиму, – сказала Таня, -Знаешь, мне весь кусок не одолеть – давай пополам»

«Спасибо, но я терпеть не могу песочное тесто. Попробуй прикончить в два захода»

Он решил отложить разговор об отпуске, а на следующий день купил два авиабилета до Вены.

*

«А он вас любит?» – спросил о. Николай с несвойственной ему прямотой, так что Таня даже вздрогнула.

«Вроде бы»

О. Николай сложил руки на груди и стал слегка покачиваться на мысках.

«Из того, что вы рассказываете, – произнес он тоном бывшего сотрудника математического НИИ, – Вырисовывается портрет человека, в общем и целом, порядочного и настроенного семейственно. Если он сделает вам предложение, думаю, вам стоило бы его принять»

Он улыбнулся – для себя.

«А в целом могу сказать вот, что… Устроенность вашей,