—Найди знахаря! Немедленно!— приказом поспешил отвлечь Ярина от больной. Мне не нравилось его отношение к предательнице. Нечего с ней миловаться.
Брат мгновенно выполнил указание и выбежал за дверь. А я в это время при свете одинокой свечи остался один на один с предательницей. Понятия не имел, что делать и как действовать, поэтому просто стоял спиной к стене и смотрел на кровать. На то, как девчонка вертела головой и в беспамятстве постанывала. Ее лицо странно вспотело, волосы прилипли прядями к бледному лицу.
Но даже видя ее такой, до конца не верил девчонке. Она научила, что ей нельзя верить. Прекрасно знал ее изворотливость и змеиную натуру.Прошло более двух часов с момента укуса, а значит, противоядие подействовало, и она не умирала. Скорее всего своими показными страданиями пыталась вызвать жалость и заставить смягчиться.
В какой-то момент тишина донельзя надоела, и я разорвал ее между нами:
—На мне это не работает. Смирись, девочка!
Отнял спину от стены. Сделал один размашистый шаг по направлению к больной. Хотел опять встряхнуть ее за плечи и заставить открыть свои зеленые глазища, но едва услышал шаги за дверью, резко остановился, будто был пойман за постыдным.
В комнату влетел урывочно дышащий Ярин с какой-то «бездомной». О, красные пески, где он нашел эту вшивую? Это не знахарка, а вонючее «нечто» в лохмотьях и с сальными волосами. А уж один ее страшный косой глаз, который следил за мной, пока второй — наблюдал за больной, и вовсе вызвал брезгливость и намерение немедля выпроводить старуху за дверь.
—Не прикасайся к этой женщине своими грязными ручищами!— приказал знахарке.
Но Ярин не дал осуществить задуманное, а преградил путь к кровати.
—Брат, ты мне веришь?— я неудовлетворенно перевел взгляд с посторонней особы на брата. Сверху-вниз взглянул, едва не испепелив недовольством, и молчаливо потребовал продолжить монолог. В противном случае я бы вышвырнул вшивую в окно.— Это самая их известная знахарка и «ведьма»! Не гневи ее!
«Ведьма»! Мысленно повторил это слово и про себя усмехнулся.Ярин тоже не верил в этих бабок, заговоры и подобную ересь. В душе не ведал, с чего вдруг он притащил ее сюда.Не время для представлений.
Я долгое время боролся с собой и недоверием к врачевателям, но вскоре за неимением лучшего варианта, согласно кивнул брату, а знахарку предупредил:
—Старуха, если не поднимешь женщину на ноги, то я убью тебя! Ты речь хорошо понимаешь или может немая?
Старуха проигнорировала выпад, только ее косой глаз следил за мной, а губы поджимались от недовольства. Я не верил в ведьм, в многочисленных богов или идолов. Моя вера — это моя сила, которая единственная всегда помогала по жизни, поэтому приход старухи вызвал лишь очередной приступ раздражения.
Старуха долго осматривала больную. Трогала ее, нежно гладила и что-то шептала, при этом едва заметно улыбалась.
—Всё хорошо, девочка,— шептала она ласково хриплым, старческим голосом, а пальцами гладила потные пряди волос предательницы.— Теперь всё будет хорошо!
Мне не понравилась улыбка старухи. Больно напомнило бред сумасшедшей. Терпение стремительно достигало отметки взрыва и угрожало расправой неугодным лицам.
Девчонка, словно услышала старуху, подала признаки жизни — усиленно замотала головой, вынудив знахарку положить ладонь на ее лоб. Едва успокоилась и вновь затихла, как старуха насильно подняла веки девчонке, тем самым показала ее зеленые глаза. Только сейчас не зеленые, а белые яблоки глаз налились прожилками крови. Уродливые. Страшные.
—Слишком поздно. Ей не помочь. Яд уже разошелся по крови и даже ваше противоядие не спасло.
Я должно быть ослышался!? Эта грязная дрянь смеялась надо мной? В неверии подошел поближе к старухе и девчонке со страшными красными глазами. Посмотрел на одну, затем на другую.
—Даже если спасете, она может стать калекой…
Резко перебил бесполезные слова и женский треп:
—Мне чихать, как ты вылечишь ее, хоть продай душу дьяволу! Если не вылечишь, то я выпотрошу твои кишки!
Я бы мог отодвинуть Ярина и схватить старуху за горло, но думаю, что моих слов достаточно для поднятия мотивации.
—Это бесполезно,— ничуть не испугавшись, старуха покачала седой, грязной головой, но тем не менее поднялась с колен и велела отвести ее на кухню.
* * *
Несколько часов стали бесконечными. Постепенно я начинал верить тому, что предательница не претворялась. Совсем немного поверил.
Знахарка сварила вонючий отвар, от которого уверен сдохло бы все живое и этим поила предательницу. В последующем — гадкое пойло вырывалось обратно изо рта больной уже с кровью.
Всё время я ходил из угла в угол и прислушивался к стонам больной. Не подходил к кровати, только ходил вдоль стены и искоса подглядывал за Ярином и старухой. Как бы они чего не наделали!
Вскоре у предательницы началась стадия бреда. Старуха сказала, что это хорошо. Но я не видел ничего хорошего в истошном крике, пробирающем до нутра. До костей. До коры головного мозга. И ничего хорошего в том, как предательница извивалась, а потом дралась в полусознательном состоянии с Ярином, который напротив желал ей добра. Просто фиксировал ее руки в локтевом суставе, дабы она не причинила себе еще больше вреда.
Я совершенно равнодушно наблюдал за событиями, как будто меня это не касалось. Наблюдал за тем, как Ярин держал ее плечи и прижимал женское тело к кровати, но девчонка не давалась и царапала ногтями лицо брата. Словно ее душа буйствовала и вырывалась из тела, но той не давали выйти.
На протяжении жизни видел реки крови и мёртвую сгнившую плоть. Видел предательства и боль в худшем уродливом воплощении. Но среди всех кошмаров этот навечно приколочен гвоздями в мою память.
POV Лилия
Жар разливался по телу огненной волной и сжигал кожу. От болезненного ощущения я царапала ногтями грудь, живот, потом горло, будто хотела разрезать его и выпустить неведомое существо изнутри. Было так больно, что я действительно мечтала поскорее разрезать тело пополам и изъять оттуда посторонний объект, который мешал дышать. Сквозь мутное сознание со временем пришло понимание, что это не посторонний объект мешал дышать, а яд медленно закупоривал стенки легких. Именно поэтому не могла глотнуть необходимый воздух.
Кто-то схватил меня за руки и сжал их, не давая мне ворочаться на кровати.
Я ничего не понимала. Всё было темное, страшное, чужое. Неизвестное. Чужой мир.
А потом боль удвоилась и, если поначалу я сдерживала эмоции, то теперь заорала во всю оставшуюся мощь легких, да так истошно, что кто-то закрыл мне рот ладонью.
Мое тело само извивалось от боли и не слушалось.
Когда настал пик боли, то я обессилила и откинулась на подушку. Замерла, как мертвая. Пропали ощущения и посторонние голоса, исчезла боль.
