самые сильные – друг другу вцепятся в космы. Примутся грызть руки и ноги, избу разнесут, в лес побегут, станут деревья качать, драть из земли корни, а потом всё утихнет, и к Острову Мёртвых поплывёт лодочка с гробиком.
– Заговариваешься, милая, спи давай, утро вечера мудренее. Надо же, я выжрал бутылку водки. – Арви с трудом дошёл до плюшевого красного дивана, над которым висела репродукция Бёклина, и рухнул.
* * *
Пяйве приболел, Арви бросил свой провиант и поспешил в Виипури. Старик стонал, что последние дни пришли, у его кровати хлопотал прибывший из Вены художник Исаак – с сальными пейсами, в ермолке, с каплей на длинном носу.
– Сынок, ты можешь объяснить, за что их гонят? Исаака сограждане не пускали в автобус, заставили двор подметать, а ведь он великий рисовальщик, второй Эгон Шиле, видел бы ты его обнажённых. Он бежал в Финляндию с крохотным чемоданчиком, его работы, скорее всего, погибнут. Так ведь и у нас безумие, вряд ли его оставят, придётся к Додику в Стокгольм отправлять, просить у самодуры денег.
Сынок ничего не мог объяснить больному отцу.
Всё было зыбко и смутно. Эйно спрашивал Йозефа, как он относится к разгоревшимся в Европе гонениям на еврейский народ.
– Эйно, я не чувствую себя иудеем. Тебе правда хочется поговорить на эту тему? Все годы нашей дружбы ты деликатно молчал.
– Не обижайся, мне просто интересно. Я же племянник нациста, мне хочется понять, какими люди видят себя в этой жизни, как сходят с ума. Я-то стою на стороне дедушки, который любит всех без исключения, Пяйве нацист в том смысле, что обожает все нации. Он мне тут показывал книгу про Африку с рисунками, которые делали знаменитые путешественники. Там голые нубийские танцовщицы, берберки, сомалийские женщины с кольцами в носу. Вожди в звериных шкурах, мускулистые охотники. Так дедушка аж задыхался от волнения по поводу человеческой красоты и всей этой этнографии. А ты говоришь, что нация, народ тебе неинтересны.
– Мне важны прекрасные идеи. Мои предки по отцу – крещёные испанские евреи. Я католик, твой братец во Христе, ничего, что ты в лютеранскую церковь ходишь. Кстати, Тереза Авильская, которую я почитаю, была еврейкой. Она обожала всё сказочное и таинственное и даже написала рыцарский роман. Мой отец был немецким коммерсантом с испанской фамилией. Но при этом еврей.
– Запутанная история. Что продавал?
– Пасхальные яйца, ковры, редкие книги, коллекционные автомобили. Что ты хочешь услышать?
– Я понял, давай дальше.
– Ездил по торговым делам, в Мюнхене сошёлся с дочерью раввина, она меня родила и обрезала. Потом все умерли. Теперь доволен?
– Опять сочиняешь?
– Думай, что хочешь. Мне всё равно, кто я по крови. Я ищу путь к Замку, в котором живёт Господь. Этот путь духовный и совершенно неважно, какое влачишь тело – мужское, женское, чёрное, белое, какого цвета у тебя глаза и волосы. Горбатый ты или обрезанный, какая разница. Духовные вещи неясны, я говорю много лишнего и нелепого. Про духовное лучше молчать. Я даже молюсь иногда без слов. Просто стою, как столб, и мне кажется, что так меня лучше слышно там, на небесах.
– Дедушка тоже иногда молится без слов. Стоит в церкви и плачет с перепоя. Потом выйдет одухотворённый – и сразу в «Эспиля» стаканчик пропустить, позавтракать.
– Я очень благодарен господину Пяйве и люблю его как близкого родственника. Он настоящий рыцарь. Болит? Давай потру.
– Если завтра война, за кого будешь воевать – за испанцев, немцев, евреев, финнов? За кого? Вот тебе мой коварный вопрос!
– А у меня давно приготовлен хороший ответ. Я избавлен от сделок с совестью. Мои ценности в совсем других сферах. Меня не интересуют этнические, географические, политические границы.
– А, ты пойдешь в крестовый поход, куда Папа Римский скажет? Церковь будешь слушать?
– Нет, мне кажется, церковным властям сейчас доверять не стоит, Ватикану точно. Немощный он какой-то.
– Ну так за что отдашь свою тамплиерскую жизнь?
– За мою Даму сердца. За Анну. Правда, удобное решение? И никакого морального выбора, никаких душевных метаний. Я пролью свою кровь на пороге её дома, это значит, на финской границе. Не забудь, у тебя в полпятого стрельба.
* * *
Прошёл год. По ночам Суоми терзала Тролле своими дурными предчувствиями.
– Арви, Германия подтянула войска к польской границе.
– Пусть хапнет.
– Я вчера морошку собирала, прилегла отдохнуть, так советские стали меня штыками колоть.
– Дура, это еловые иголки, спи.
– Красная подруга просит всё вернуть как было.
– А как было? – у Арви тело стало ватным от волнения, а лоб покрыла испарина.
– При царе Петре Алексеевиче. Ихний Ленинград перенести невозможно, проще двинуть финскую границу на сотню километров. Красная подруга никому не доверяет и правильно делает. Пока ворон считаешь, другие бабы подлезут, ткнут вилами в бок – как бы за детей своих. В общем, она боится Германию, у которой харя оскалилась, и просит по-хорошему отдать моё ухо, Куоккалу, Терийоки, левую ногу, правую грудь, Райволу, Виипури, а взамен даст рога, копыта и обширные болота в Восточной Карелии. Я буду как абстрактная женщина Пикассо: помнишь, несколько ртов, три глаза, звёздочки. Арви, что с тобой? Тебе плохо? Сердце?
– Отдать Виипури?
– Да, с кренделями, Часовой башней, усадьбой Николаи, мысом, маяком, бильярдной датского посланника, отцовской мастерской, синей водой и белыми грибами. Ну что тебе стоит?
У Тролле потемнело в глазах. Суоми сжалилась над ним:
– Арви, да шучу я. Ей пока не нужен Виипури. Просто немножко моей плоти, чтобы обеспечить свою безопасность.
– Ни за что.
– Она очень просит, умоляет.
– Положишь в рот палец, откусит руку.
– Пусть подавится.
– Нет, мы не будем это обсуждать. А Германия что?
– Советует пожертвовать кусманчик.
– Курва, проститутка.
– Я тебе говорила.
– А Швеция?
– Деток наших приберёт, пойдут рыбачить, судачка коптить на ольховых веточках. Может, штыками поможет.
– А наше правительство? На что надеется?
– Я не знаю, Арви. Наверно, думает, что сильные подруги всё же ввяжутся. Хотя Германия, женщина подлая, просто станет наблюдать, как я от красной бабы отбиваюсь, и делать стратегические выводы.
– Наш маршал?
– Советует предоставить территорию. Понимает, что границу сочинили слишком близко к Петербургу, так ещё его прадедушка считал.
– Какой такой прадедушка?
– Государственный советник Карл Эрик Маннергейм.
– А что наша общественность?
– Категорически против.
– Выходит, Маннергейм предатель национальных интересов?
– Наоборот, он считает, что в интересах нации – поторговаться. Это солдат, который не хочет кровавой заварухи, но если придётся, бросится в бой.
– И я буду драться за каждый сантиметр твоего тела.
– Арви, война вот-вот начнётся. Англия эвакуирует
