у горкома партии и на прилегающих к нему основных улицах города, лучами расходившихся в стороны.
Зачастую в идущих военнослужащих из-за заборов и глиняных дувал летели камни и палки.
Военных переводчиков, носящих красные петлицы и околыши форменных фуражек, и вовсе путали с представителями внутренних войск, охранявших местные тюрьмы и кордоны. Этот цвет формы вызывал особый приступ ненависти у всего местного населения.
После нескольких открытых нападений ребята раскатали катушку с медным кабелем, порубили его на части и носили под кителем «средства защиты», которые порой пускали в дело в качестве плетей. В городе категорически запрещалось показываться поодиночке в любое время дня и ночи.
Всеми командированными переводчиками руководили два офицера-преподавателя ВИИЯ – Николай Дашкевич и Геннадий Кононов.
Утром, после завтрака, организовывалось общее построение переводят и развод на занятия. Ни Дашкевич, ни Кононов не были строевыми офицерами, но старались придерживаться уставного порядка.
Они требовали, чтобы все переводчики, без исключения, находились в строю, а к ним на встречу выходил старший по званию с докладом. Старшими среди переводчиков-арабистов были вчерашние студенты азиатских университетов, лейтенанты-двухгодичники, слабо владевшие равно как арабским, так и русским языками.
И цирк на тему «Встреча командира» повторялся каждое утро. Особый восторг у переводчиков вызывал доклад лейтенанта Нариманова, таджика по национальности, выпускника Душанбинского университета. Его тронная речь звучала примерно так:
– Товарищ командир (Нариманов слабо разбирался в воинских званиях)! Мы тут с ребятами собрались. Ждем тебя. Что скажешь?
К сказанному словесному шедевру примешивался невероятно колоритный южный акцент.
Последние слова новоиспеченного лейтенанта утопали в дружном хохоте.
Переводчики из ВИИЯ быстро сошлись с офицерами из войск, которые были командированы в учебный центр Мары для того, чтобы сыграть роль преподавателей военной теории и практики, с целью освоения арабами боевой техники. Но одно дело – знать самому, а другое дело – научить кого-то, да еще иностранцев, да еще с помощью переводчика! Да и не были они, по сути, преподавателями, а лишь офицерами из войск. Задача была не из легких. Но, как показала жизнь, это были еще не все проблемы…
По распределению наш друг попал в сирийскую группу из 20 человек военнослужащих. Руководил ею капитан Ахмед. Дисциплина на занятиях сохранялась железной. Однако и тематика подготовки была весьма непростой – «теория радиолокации». Предполагалось в течение 2,5–3 месяцев освоить теоретический курс, сдать по нему экзамен, а затем уже перейти к отработке практических навыков на технике.
Но как это сделать? Преподаватель, майор Дорохов, объясняя принцип работы радиолокационной станции П-12, заговорил языком высшей математики: о линии задержки, гармониках и других «волшебных» вещах.
Наш друг изо всех сил пытался быть простым и понятным. Но наука есть наука. Дорохов рисовал на доске графики, уравнения, сыпал цифрами.
В классе в гробовой тишине было слышно, как летают мухи…
В конце объяснений майор попросил переводчика узнать, все ли понятно слушателям?
На его вопрос ответил старший группы:
– Му фахим халыс. Ва лякин квейс![41] – оценил работу русских сирийский командир.
Положение усугублялось еще и тем, что примерно треть от общего числа иностранных военнослужащих вообще не умела ни читать, ни писать.
Наш друг, как только это выяснилось, спросил у капитана Ахмеда, как же эти люди будут сдавать экзамен по теоретическому курсу?
На что Ахмед бодро ответил:
– Не беспокойтесь, господин переводчик. Выучат наизусть. Я за этим прослежу! Вы их только не перебивайте во время ответа.
Начиная с этого момента у Олега была лишь одна задача: добиться, чтобы в группе хоть у кого-нибудь был полный конспект лекций.
Он дневал и ночевал в группе, изо всех сил стараясь помочь своим подшефным. Между ним и иностранцами установились тесные, дружеские отношения. И, забегая вперед, нужно справедливости ради сказать, что группа не подвела своего переводягу – экзамены по теории сдали все. А неграмотные, как стихи, «оттарабанили» теоретический курс.
Майор Дорохов от волнения вспотел, когда самый старый и неграмотный сержант в группе Абу аль-Касем отвечал на сложный теоретический вопрос так, будто всю жизнь занимался засечкой вражеской авиации на средних и малых высотах. Главное состояло в том, чтобы его не перебивали и, конечно, не задавали дополнительных вопросов. Он мог сбиться и замолчать навсегда.
Примерно через два месяца после начала занятий число переводчиков заметно сократилось, а нагрузка на тех, кто и так пахал в поте лица, резко возросла.
Несмотря на сдержанность иностранцев (судя по всему, их всерьез проинструктировали перед отправкой в СССР), стала доходить информация о том, что занятия в учебных группах, где переводчиками были выпускники гражданских вузов, не достигают цели.
Олега и еще несколько успешно работающих военных переводчиков обязали посещать занятия в проблемных группах. Но, учитывая, что вопрос инспектирования своих собственных коллег весьма деликатный, сделать это попросили, не особенно светясь. А принимать меры по ходу проверки лишь в экстренных случаях.
По нарезке руководителей нашему другу предстояло побывать в четырех группах, где переводчиками служили офицеры-двухгодичники из Узбекистана и Таджикистана. Подлежал проверке в том числе и небезызвестный лейтенант Нариманов.
Олег, по договоренности с офицерами-преподавателями, пробирался еще до занятий на последние парты просторных аудиторий, стараясь не привлекать к себе внимания.
Скрытности способствовало и то обстоятельство, что учебные группы были большими: по 20–30 военнослужащих-иностранцев. И все, включая переводчиков, были одеты в армейский камуфляж (по распоряжению командира учебного центра, пытавшегося прекратить нападения на «краснопогонников» в городе).
В трех группах, где побывал Олег, ситуация была сложной. Переводчики имели слабую языковую подготовку, а военной терминологии не знали совсем. Отчасти это была не их вина. Но существа вопроса это обстоятельство не меняло. Их не понимали, и лекции не конспектировались.
Олег понял, почему информация о неудачной работе этих толмачей пришла лишь через два месяца с начала учебного процесса: соблюдая воинскую дисциплину, командиры национальных групп запрещали своим подчиненным жаловаться или выражать открыто свое неудовольствие на занятиях. Вместе с тем их стало всерьез беспокоить то обстоятельство, что они могут вернуться на родину, так ничему не научившись.
Хуже всего дела обстояли в группе Нариманова. Войдя в класс до начала занятий и смешавшись с иностранцами, наш проверяющий занял одно из мест на галерке и превратился в слух.
Преподаватель начал читать лекцию. Но прежде он поздоровался с иностранцами.
– Ас-саляму алейкум![42] – повторил за офицером-преподавателем Нариманов.
Далее он продолжал перевод объяснений на каком-то похожем на арабский, но совершенно другом языке.
Ужасная догадка пришла сразу: «Да ведь он говорит по-таджикски! Язык похож. Преподаватель ничего не подозревает. Арабы молчат. И он творит это уже третий месяц
