Книга Четыре сезона - Стивен Кинг

То, что Тодд до сих пор видел на картинках, впервыеприобрело вполне зримые очертания, это уже была не какая-нибудь сценка в фильмеужасов, но самая что ни на есть будничная реальность – ошеломительная,непостижимая, зловещая.

Он крутил педали своего велосипеда с изогнутым рулем,держась середины пригородной улочки, – американский подросток с рекламнойкартинки, а почему бы и нет: Тодд Боуден, тринадцать лет, нормальный рост,здоровый вес, волосы цвета спелой пшеницы, голубые глаза, ровные белые зубы,загорелое лицо, не испорченное даже намеком на возрастные прыщики. При желанииможно было завернуть домой, но он крутил педали, не сворачивая, он пролетелчерез частокол света и тени и улыбался, как можно улыбаться только летом, когдау тебя каникулы. Такой подросток мог бы развозить газеты, что, кстати, он иделал – доставлял подписчикам «Клэрион», выходившую в Санто-Донато. А еще такойподросток мог бы продавать, за небольшое вознаграждение, поздравительныеоткрытки, что, кстати, он тоже недавно делал. На открытках впечатывали фамилиюзаказчика – ДЖЕК И МЭРИ БЕРК, или ДОН И САЛЛИ, или МЕРЧИСОНЫ. Такой паренек могбы насвистывать во время работы, и, надо сказать, Тодд частенько насвистывал. Причемдовольно приятно. Его отец, инженер-строитель, зарабатывал сорок тысяч в год.Его мать окончила колледж по специальности «французский язык» и познакомилась сбудущим мужем при обстоятельствах, когда тому позарез нужен был репетитор. Всвободное время она печатала на машинке. Все годовые аттестаты Тодда онахранила в специальной папке. С особым трепетом она относилась к аттестату зачетвертый класс, на котором миссис Апшоу написала: «Тодд на редкость способныйученик». А разве нет? Всю дорогу одни пятерки и четверки. Он мог еще прибавить– учиться, скажем, только на пятерки, – но тогда кое-кто из его друзей мог быподумать, что он «немножечко того».

Он затормозил у дома номер 963 по Клермонт-стрит.Неприметный домик прятался в глубине участка. Белые стены, зелененькие ставни итакого же цвета отделка. Перед фасадом живая изгородь, хорошо политая иподстриженная.

Тодд откинул со лба прядь волос и вручную покатил велосипедпо цементной дорожке, что вела к крыльцу. Улыбка не сходила с его лица –открытая и обворожительная, она как бы предвосхищала приятную встречу. Носкомкеда он опустил велосипедный упор и вытащил из-под багажника сложенную газету.Это была не «Клэрион»; это была «Лос-Анджелес тайме». Он сунул газету под мышкуи взошел по ступенькам. Справа звонок, под ним две аккуратно привинченныедощечки, закрытые от дождя пластмассовыми накладками. Немецкаяпредусмотрительность, подумал Тодд и еще шире улыбнулся. Такое могло прийти вголову только взрослому, и Тодд мысленно похвалил себя. Не в первый раз.

На верхней дощечке: АРТУР ДЕНКЕР.

На нижней: ПОЖЕРТВОВАНИЙ НЕ ПРОСИТЬ, ТОВАРЫ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ.

Тодд, улыбаясь, нажал на кнопку.

Звонок, едва слышный, отозвался в недрах дома. Тодд приложилухо к двери – тишина. Он взглянул на свой «Таймекс» (часы, в числе прочего, емувручили за распространение поздравительных открыток) – двенадцать минутодиннадцатого. Пора бы и встать. Сам Тодд вставал не позднее половины восьмого,даже в каникулы. Кто рано встает, того удача ждет.

Он подождал полминуты и, не дождавшись шагов, налег назвонок. Через семьдесят одну секунду, по часам, послышались шаркающие шаги.Домашние тапочки, определил он по звуку. Тодд постоянно прибегал к дедуктивномуметоду. Он мечтал, когда вырастет, стать частным детективом.

– Да слышу, слышу! – донесся сварливый голос человека,выдававшего себя за Артура Денкера. – Сейчас! Хватит трезвонить! Сейчас,говорю!

Тодд отпустил кнопку звонка.

Лязгнула цепочка, потом запор. Наконец дверь открылась. Напороге стоял старик в заношенном халате с лопоухо загнувшимся воротом илацканом, выпачканным соусом не то «чили», не то кетчупом. Между пальцев тлеласигарета. Тодд подумал, что старик похож на Альберта Эйнштейна и, одновременно,на киноактера Бориса Карлоффа. Длинные седые волосы, отдававшие в желтизну,которая вызывала ассоциацию, увы, не со слоновой костью, а с никотином. Лицоморщинистое, помятое после сна. Не без неприязни Тодд про себя отметил, что устарика двухдневная щетина. «Выбритое лицо – это солнышко в пасмурный день», –любил говорить отец, брившийся и в будни, и по выходным.

На Тодда настороженно смотрели глубоко запавшие, с краснымипрожилками глаза. И опять секундное разочарование: этот тип в самом деле похожна Альберта Эйнштейна и на Бориса Карлоффа, но еще больше – на старогозамызганного пьяницу вроде тех, что околачиваются на станции.

– Мальчик, – произнес он, – мне ничего не нужно. Прочитай,что там написано. Ты умеешь читать? Хотя, что я спрашиваю, все американскиемальчики умеют читать. Так что постарайся впредь меня не беспокоить. Будьздоров.

Он начал закрывать дверь.