И как-то так вышло, что бочком из его кабинета со смутным ощущением виноватости выгребалась уже я.
Глава 17. Своевременный
Нотариус позвонил мне, когда я, согнав Энджи с её рабочего места, набрасывала начерно интервью, взятое у Милы Карициной, супермодного дизайнера с очень эклектичным взглядом на деловой женский стиль одежды.
В моем кабинете бесновались клинеры — я их достала, я требовала провести третью влажную уборку подряд. Но ничего не сделать, пыльца была такой гадостью, что даже после трех уборок я вполне себе рисковала еще около недели чихать не реже раза в час. Ладно, попью таблеточки.
Антон, благородный, как Атос, предложил мне работать в его кабинете, но я предпочла ущемлять свою собственную ассистентку. Потому что, во-первых, телефон у Неберта то и дело порывался звонить, а он начинал трепаться — сосредочиться на статье фоновая болтовня обычно ужасно мешала, а во-вторых…
Я не исключала, что если я останусь с ним в одном кабинете — мы все-таки трахнемся. Я не знаю, что это была за физика, но почему-то мы регулярно оказывались слишком близко друг к дружке. И… Нет. Даже если вселенная лично скажет мне вслух, что такова её воля.
Чтобы затевать что-то подобное — нужно было ментально в этом нуждаться. Нужно, чтобы было в душе что-то живое. А у меня дома был неразобранный шкаф, к холодильнику подходить было страшно, и душа не затыкалась с траурным воем.
Было слово “надо”, но… Сил поступать так, как надо, пока не нашлось. Поступалось как-то через задницу, творилась немыслимая херня. С одной стороны — спрашивать с меня уже было некому, с другой стороны… Как-то это все было очень не очень.
Алекса лишь только-только похоронили, а я уже даже переспать с его приятелем успела. И как-то оно странно все катилось в сторону того, что это все-таки повторится. С каких пор я оставляла подобные вещи на самотек? Хотя… Честно говоря, меня так долго еще никто не выдерживал. Антон же был как хренов Ванька-встанька. Его пихнешь назад, а он, хоп — и с новыми силами на штурм упорной вершины. Ну, ладно. Сейчас-то уж наверное насовсем отшила. Ну какой это уже отказ? Третий? Ну проще же пойти и позвать хоть ту же Энджи на кофе. Она же согласится. И на утренний кофе — согласится тоже.
Энджи кстати на меня дулась. Видите ли, Антон Андреевич за ней ухаживал, а потом вдруг на меня переключился. Пришлось проводить воспитательную беседу, звать Машу, звать Олю из бухгалтерии, обсуждать положительные и отрицательные стороны Неберта. Энджи с этой беседы вышла вроде успокоившаяся, но глазенки все равно нет-нет, но обиженно поблескивали. Ладно, перебесится. Ну, или я её уволю. В конце концов не самый охренительный она ассистент.
И вот посреди всего этого бардака — нотариус. Честное слово, я не ожидала. И выслушав что-то там про оглашение завещания, некоторое время пыталась понять, о чем речь. Завещание? Зачем? Квартира-машина у меня были, была отличная работа, дай бог каждому, а с учетом того, что этого всего я добилась собственной пахотой — я вообще была в шоколаде.
Я была уверена — все имущество Алекса наследует его сын. Ну, единственный наследник и все-такое. Все, что Алекс хотел мне передать — он по идее передал в коробке. Больше мне ничего было не нужно. Я бы вообще все на свете отдала за него самого, но что-то на горизонте не было видно дьявола с подобным предложением на устах и с заветным договором в левой рученьке. Знаете, есть люди, ради которых нажал бы на кнопку “устроить апокалипсис”. Вот Алекс был для меня таким. Но надо отвыкать о нем думать, надо отвыкать его ждать…
Нотариуса я слушала в половину уха, отчаянно фильтруя все, что он говорил. Много казенных формулировок и всякой лишней фигни. Никакой конкретики.
— И когда будет оглашение?
— А можете подъехать сегодня к семи? — зачастили на той стороне трубки.
— Скажите честно, вы издеваетесь? — с сарказмом уточнила я. Взять и перетряхнуть все понедельничные планы ради поездки хрен пойми куда — через пол-Москвы? Кто сегодня останется и без тренировки, и без спарринга? И это та самая боль, которая бесит. Боль отсутствия боли. Ладно, не так уж сильно меня прижало. Но могли же сообщить раньше?
— Представитель основного наследника Александра Эдуардовича очень просил именно сегодня.
Представитель… Значит, Алексова апельсинка самолично не притащится. Ну, что ж, так даже лучше. Потому что еще не хватало мне потом судиться с наследником многомиллионного фарм-концерна, которому я вполне могла переломать ребра.
— Хорошо, я буду.
Не знаю, что мог мне завещать Алекс. Надеюсь, это какой-нибудь реликтовый его любимый диванчик. Хотя я же знаю, какой диванчик у него был самый любимый. Черный, замшевый в его кабинете в нашей с ним квартире. Я так любила валяться на нем голышом… Блин, хоть сжигай его теперь. Хотя… Лежать на нем, касаться щекой замши, и вспоминать, как нежные ладони — Его ладони меня именно тут запутывали в кожаных ремнях, затапливали мой мир в долгожданной боли… Нет, пожалуй, оставлю диван.
Пришлось отпроситься пораньше, чтобы заехать в клуб, забрать мою машину.
Правда уже потом, вечером, я поняла: согласившись приехать на оглашение, я поступила очень глупо. Наверное, стоило тоже послать доверенное лицо, хотя не было у меня такого.
Представитель Алексовой апельсинки — этакий деловитый сухонький мужчинка, чуть постарше Антошеньки. Лет этак на пять. Почему сухонький, впрочем? Просто на фоне того же Антона Ярослав Олегович, представившийся мне еще до того, как мы вошли в кабинет, смотрелся чуть дохловато. А я… А я почему-то сравнивала. Почему-то с Антоном…
Речь была не о нем.
Речь была о ней…
В ботоксном пергидрольном чудовище, которое отзывалось на Кристину Николаевну.
— Я думала, у вас приличная контора, Юрий Николаевич, — брезгливо сморщила нос бывшая жена моей осинки. — Почему вы к себе проституток пускаете?
— Ну, резиновых баб же пускает, — прохладно заметила я, а затем уставилась на нотариуса. — Вы не сказали, что помимо меня и представителя основного наследника будет присутствовать кто-то еще.
Отношения Алекса с женой были не волшебными. Он немало оставил ей после развода. Вряд ли ей по завещанию должно было что-то причитаться.
