Тем не менее, когда я начала восстанавливаться после операции, я почувствовала, что теперь моя задача в жизни стала более определенной, чем она была долгое время до того, потому что мне больше не приходилось отвлекаться на преодоление боли. У меня была теперь одна-единственная задача: восстановиться. Средством восстановления стало отсутствие работы. Это само стало работой.
Но, пока я отдыхала дома, я оставалась обескураженной и сбитой с толку. Это было возвращение к основам. Я должна была заново учиться стоять. Я каждый день работала над исправлением своей осанки, используя очень старомодный, но всегда эффективный способ: ходить, удерживая книгу на голове. И ко мне стало постепенно возвращаться чувство достоинства. Оно иногда приходит с осанкой.
Постепенно передо мной стала вырисовываться более приятная перспектива, чем когда я ложилась на операцию. Я обнаружила, что намного лучше быть хромой, чем мертвой. Я почувствовала благодарность за то, что осталась жива, хотя теперь и в более уязвимой раковине. «Сгорел амбар, теперь видна луна мне» — так выражено это чувство в хокку японского поэта XVII века Мидзуты Масахидэ. Иными словами, когда что-то, на что мы всегда полагались, изменяет нам, не открывается ли за этим что-то такое, чего мы раньше не могли видеть? И каков же был мой вывод? Как только вы осознаете размер потери, не стойте столбом, глядя на луну: стройте новый амбар.
А при постройке амбара не забудьте пристроить помост для любования луной.
Вы должны выбрать, отступить или устремиться вперед после потрясения от предательства со стороны вашего организма и переоценки ценностей. Например, распад долгого брака может заставить вас засесть дома в одиночестве, а может стать шансом познакомиться с новыми людьми, которые привнесут в вашу жизнь новые идеи, виды деятельности и эмоции, если вы готовы принять их. Или, скажем, вам пришлось искать новую работу после увольнения; вы можете перестраховаться и не рисковать, стараясь не потерять эту работу, а можете рассматривать новое место работы как чистый лист, готовый к тому, что на нем напишут историю поинтереснее прежней. Как всегда, выбор остается за вами: развернуться или сжаться.
Вспомните нашего заклятого врага — отклонение в сторону статус-кво. Страх сделать неверный выбор может быть очень сильным, убеждающим нас не рисковать. Когда я восстанавливалась, я не выходила из дома целый месяц. Я уверяла, что опасалась неровного грунта и холодной погоды, но на самом деле просто не хотела, чтобы меня видели хромой и с палочкой. Пространство комфорта для меня ограничилось стенами моей квартиры. За таким выбором стояла неуверенность, и именно она держала меня в этой клетке. Я зависла между той, кем я была, и той, кем я стану.
Когда вы сбиты с ног неуверенностью и полностью подавлены, спросите себя: когда вы в последний раз по-настоящему стыдились, что пытались что-то сделать? Было ли это настолько плохо, как вы опасались? И наоборот, когда вы в последний раз стыдились, что не пытались чего-то сделать? Держу пари, в этом случае недовольство собой было сильнее.
Постепенно я приходила в норму и через полгода после операции начала находить великое утешение в давно известных мелочах. Мы находим утешение в рутине, благословенной рутине, как кактус находит влагу в воздухе пустыни. Совершенство оказалось всего лишь фантазией, существующей в чьем-то мозгу. Моя рутина стала убежищем для меня. Я наслаждалась размеренностью и обыденностью не потому, что они были прозаичны и неинтересны, а потому, что почувствовала удовольствие от них, как будто я была ребенком, впервые постигающим что-то новое. Главным из всех этих удовольствий были прогулки.
Я вдруг вспомнила эссе Торо «Прогулки». Когда я впервые вышла погулять, я подумала о его предположении, что, только когда вы готовы отставить в сторону все свои знания, опыт, претензии и неудачи, вы станете по-настоящему готовы к прогулке. Еще не очень твердо держась на ногах, я вспоминала слова Торо: «Иногда бывает трудно выбрать направление, поскольку оно еще не определилось четко в нашем сознании». Да, главное — цель! Я двигалась, потому что у меня была цель — восстановиться, и это давало энергию моим мускулам и питало мое упорство. Я также думала о том, как Торо извлекал средства к существованию и силу духа из той природы, которая окружала его, — дикой, непредсказуемой, опасной. В этом есть своя ценность. Раньше сама ходьба была для меня предметом изучения. А теперь я просто училась ходить. Я начала чувствовать в себе определенную цельность. Я еще не могла танцевать, но уже гуляла и думала: «Как же это удивительно — ходить!»
Вспомните это, когда будете восстанавливаться после того, что свалило вас наземь, окажите себе такую любезность. Когда я балансировала на одной ноге, а другой описывала вокруг себя широкий круг, я просила свою ногу постараться при следующей попытке выпрямиться еще больше, пыталась поместить одну ногу перед другой. Это было одновременно невероятно просто и невероятно сложно. Я обнаружила, что ничто нельзя принимать как должное, но я старалась изо всех сил. По крайней мере, это был небольшой позитивный шажок в верном направлении, потому что тело ненавидит негатив — слова «нет» для него не существует.
С каждым днем мое тело становилось все лучше, оно вспоминало свою профессию, понимало, что на самом деле все еще умеет ходить, а потом и кататься на велосипеде, идти приставным шагом, касаться пальцев ног спереди, сбоку и сзади. Я сжимала и растягивала по одному мускулу за один раз и была полна решимости вернуться в свою физическую форму, задавая телу такие невербальные вопросы о пространстве и времени, какие только движение может раскрыть. И запомнить.
У меня есть на смартфоне видео самых первых шажков моего внука. Это, разумеется, прекрасно, удивительно и каждый раз напоминает мне, какие мы все невероятно смелые крошечные существа, мечущиеся в пространстве. Снова вернуться к началу своему и учиться ходить — нелегкая задача, но какую свободу дает возможность научиться чему-то во второй раз, используя уже однажды усвоенные уроки!
Наконец, по мере того как возвращалась мышечная память, я начала узнавать себя. Я сегодняшняя могла вспомнить себя прошлую. Комната стала больше, когда я снова почувствовала ее размеры. Я расширила диапазон своих действий, добавив в занятия немного музыки. Я не могла иначе, потому что не могла даже осознать того, что танцую, пока не стала танцевать. Я либо обманывала себя, либо забыла, что этого не могу. Тот танец был несложным, но ритмичным и выразительным. Улучшение внезапно оказалось возможным, и я снова обрела смелость.
Одним из самых больших удовольствий для меня во время моего восстановления было перечитывать Монтеня. Его тексты замечательны, но еще замечательнее то, как он решил написать их. Уйдя с должности члена магистрата во Франции XVII века, он нуждался в том, чтобы пересмотреть свою жизнь, по-новому определить ее цель и переосмыслить свое существование, поэтому заперся в своей библиотеке, где создал новый жанр — эссе. Отказавшись от высокопоставленных дипломатических должностей, он погрузился в осмысление человеческого опыта, исследуя то, как мы обычно проводим свое время, занимаясь повседневными вещами — дружбой, проявлением жестокости, ношением одежды, а также раскрывая, почему мы иногда плачем и смеемся одновременно. Он никогда не претендовал на то, что у него есть окончательный ответ. Его любимое изречение было пропитано скептицизмом: «Что я знаю?» Монтень был уникальным человеком и, разумеется, оригиналом. Но его пример может научить и побудить нас, когда перед нами возникает соблазн продолжать вести жизнь богача, задать себе важный, хотя и банальный вопрос: «Что я сейчас делаю?»
