Они долго ждали; Элоиза нетерпеливо позвонила, потомнесколько раз стукнула по двери массивным латунным кольцом. Девочка между темуспела в подробностях рассмотреть и дверь, и само здание, которое казалось ейнеобычайно внушительным и суровым, почти угрюмым.
Кольцо было точь-в-точь как в замке людоеда, однакопрорезанное в двери окошко, закрытое изнутри деревянной заслонкой, напоминало отюрьме. Габриэла посмотрела на мать. Но лицо Элоизы не выражало ничего, кромераздражения, вызванного бесконечным ожиданием, так что в конце концов Габриэлаопустила голову и уставилась в землю, скрывая выступившие у нее на глазахслезы. Глубокий страх постепенно овладевал девочкой, и хотя она изо всех сил стараласьему не поддаваться, это у нее плохо получалось. Коленки у Габриэлы дрожали,слезы готовы были пролиться каждую секунду, нос заложило, но она не смела дажевысморкаться, чтобы не разозлить мать.
Наконец за дверью послышалась какая-то возня, лязгнулазащелка, и дверь слегка приоткрылась. Из-за нее выглянуло узкое и морщинистоелицо. С того места, где стояла Габриэла, его было трудно рассмотреть — девочкане могла даже сказать, женщина это или мужчина, ей вдруг показалось, что онавидит перед собой саму фею Умиранду.
Напрасно Габриэла твердила себе, что фей не бывает, что онауже давно большая и совсем-совсем не верит в колдовство и злых волшебниц.Старые детские страхи волной нахлынули на нее, и Габриэла, жалобно пискнув,закрыла лицо руками.
— Что вам угодно? — спросил скрипучий, слегканадтреснутый голос, не имеющий ни пола, ни возраста.
— Я — миссис Харрисон, — ответила Элоиза,незаметно дернув Габриэлу за волосы. — Меня ждут. И, будьте добры,поторопитесь — я очень спешу, — раздраженно добавила она.
Габриэла приоткрыла один глаз. Страшное лицо исчезло, дверьзахлопнулась, и девочка услышала удаляющиеся, шаркающие шаги.
— Мамочка, что… — шепотом начала Габриэла, не в силахдольше выносить мучительной неизвестности. — Скажи…
Элоиза резко повернулась к ней.
— Заткнись, — прошипела она. — И постарайсявести себя прилично. У меня просто ангельское терпение, но ты способна вывестииз себя самого господа бога. Здесь на тебя найдется управа. В этом месте ни скем не станут цацкаться. Надеюсь, они тебе вправят мозги, — закончила онаи отвернулась.
Габриэла внутренне похолодела. Значит, — это правда.
Мама привезла ее в тюрьму… или в исправительный дом… Здесьей предстоит ответить за десять лет непослушания и дурных поступков, из-закоторых они обе потеряли папу…
Слезы чуть не брызнули у нее из глаз, но Габриэла сновасдержалась. Она знала, какое наказание ее ждет.
Ну конечно — смерть. Ее посадят на электрический стул илизапрут в особой комнате без окон и пустят вонючий зеленый газ, в котором онабудет барахтаться, пока не задохнется. Так вот какой этот Рино — таинственный изагадочный Рино, о котором она столько думала…
Габриэла уже готова была закричать от ужаса и, может быть,даже броситься бежать, хотя, конечно, это совершенно бессмысленно, когдатяжелая дверь снова начала открываться. На этот раз она распахнулась настежь, идевочка увидела длинный темный коридор с высоким сводчатым потолком, конецкоторого терялся во мраке.
На пороге стояла древняя скрюченная старуха в глухом черномплатье до земли и наброшенной на голову черной шали. Старуха опиралась на клюкуи была удивительно похожа на ведьму. Когда она сделала приглашающий жест рукой,девочка невольно ахнула. Ей очень не хотелось идти внутрь, но Элоиза схватилаее за руку и дернула с такой силой, что Габриэла влетела в коридор словно накрыльях. Тяжелая дверь закрылась, и девочка громко всхлипнула.
— Матушка Григория сейчас вас примет, — сказаластаруха Элоизе, и та кивнула. Потом она со злобой посмотрела на хнычущуюГабриэлу и снова дернула ее за руку.
— Прекрати сейчас же! — Девочка машинально втянулаголову в плечи, ожидая удара, но его не последовало.
Очевидно, здесь даже Элоиза не смела распускать руки.
— Перестань выть! — повторила мать. — Когда яуйду, можешь реветь сколько влезет, но сейчас избавь меня от этого. Я не твойотец и не растаю от идиотских слез.
И сестры тоже этого не потерпят. Знаешь, как поступаютмонашки с детьми, которые плохо себя ведут?
Она так и не сказала, что именно делают монахини снепослушными девочками, но этого и не требовалось.
Парализованная ужасом, Габриэла во все глаза уставилась наогромное распятие над коридорной аркой, с которого свисал окровавленныйХристос. Ей было так страшно, что она даже перестала плакать и только время отвремени судорожно вздыхала. Все, чего она хотела, это умереть до того, как ееначнут наказывать за все грехи, которые она совершила в течение своейкоротенькой жизни.
Христос, закатив мертвые, желтые глаза, продолжал скалитьсяна нее с креста, и вскоре Габриэла снова зарыдала в голос. И никакие угрозы,никакие тычки и щипки матери не могли ее остановить.
Она все еще плакала, когда старая монахиня снова появилась вкоридоре и объявила, что они могут пройти к матери-настоятельнице. Элоиза иГабриэла, следуя за ней, повернули в другой коридор, скудно освещенныйнебольшими лампами и потрескивающими тонкими свечами в потемневших шандалах.Откуда-то издалека доносилось согласное, но мрачное пение множества голосов, иГабриэла снова подумала, что попала в такую страшную темницу, откуда нетвыхода. Даже музыка, сопровождавшая пение, казалась ей траурной и тоскливой, идевочка почти смирилась с тем, что останется здесь и умрет.
Наконец старая монахиня остановилась у небольшой двери,которая почти сливалась с голой каменной стеной, и, жестом указав на нее, заковылялапрочь, тяжело опираясь на свою изогнутую палку. Глядя ей вслед, Габриэла сновавздрогнула, как от холода.
Элоиза, коротко стукнув в дверь, отворила ее.
В следующий момент Габриэла очутилась в небольшой полутемнойкомнате с узкими стрельчатыми окнами в решетках. Здесь незнакомо и сильно пахлочем-то сладковато-горьким, в огоньках свечей поблескивало еще одно распятие вуглу, но на этот раз внимание девочки ненадолго задержалось на нем. Страшнеевсего в этой комнате была женщина, которая поднялась им навстречу из-занебольшого, крытого зеленым сукном стола, на котором стоял тройной шандал содной-единственной толстой свечой.
Эта женщина была высокой и широкой в кости. Как истаруха-привратница, она была вся одета в черное, и только лоб ее пересекала выступающаяиз-под накидки широкая белая полоска платка. Неподвижное серое лицо казалосьвысеченным из какого-то твердого камня; это впечатление еще усиливалосьблагодаря свету, падавшему на него под непривычным углом, отчего тени,протянувшиеся снизу вверх от нижней губы, носа и щек, образовывали как бывторое лицо, состоявшее из темных пятен и полос. Женщина смотрела на Габриэлу иЭлоизу сверху вниз, и на одно страшное мгновение девочке показалось, что умонахини вовсе нет рук, но потом она поняла, что они просто скрещены на груди,а кисти спрятаны в широких рукавах монашеского одеяния. С пояса свисали тяжелыедеревянные четки, и ничего не указывало на то, что перед ними — самамать-настоятельница.
