Голос пробился сквозь воспоминания, развеял их:
— Анита! Анита!
Я заморгала. Я все ещё стояла на коленях между Натэниелом иДамианом. Звал меня Дамиан.
— Хватит, — сказал он.
Натэниел плакал и тряс головой.
— Пожалуйста, Анита, не надо больше!
— Отчего вы меня вините в этом путешествии в плохиевоспоминания?
— Потому что ты — мастер, — ответил Дамиан.
— Так это я виновата, что мы вытащили худшие события нашейжизни?
Я всматривалась в его лицо, не отпуская крепко стиснутыеруки. Ничего эротического в этом пожатии не было — я просто держалась за них,как за страховочные верёвки.
— Ты — мастер, — повторил Дамиан.
— Может быть, уже все прошло, что бы оно там ни было,может, уже закончилось. — В ответ на это Дамиан посмотрел на меня такпохоже на Жан-Клода, что даже жутко стало. — Что ты так смотришь?
— Я все ещё это чувствую, — приглушённым от страхаголосом отозвался Натэниел.
— Если перестанешь спорить и обратишь внимание на то,что происходит, тоже почувствуешь, — объяснил Дамиан.
Я закрыла рот — самое лучшее, что я могла сделать, чтобы неспорить, но даже молчания хватило. В этот краткий миг молчания, я ощутила силу,будто что-то огромное ломится в дверь в моей голове. И дверь долго не выдержит.
— Как ты сумел помочь нам настолько вырваться?
— Я не мастер, но мне больше тысячи лет. Чему-то за этовремя я научился, хотя бы чтобы не сойти с ума.
— Хорошо, умник-вампир, так что же с нами происходит?
Он стиснул мою руку, и по глазам было ясно, что говоритьэтого вслух он не хочет. Я поняла, что не ощущаю его эмоций.
— Ты закрываешь нас щитами?
Он кивнул:
— Но они не выдержат.
— Так что же с нами происходит? Почему воспоминаниястали общими?
— Это метка.
— Чего? — нахмурилась я.
Метки — метафизические связи. У меня они есть с Жан-Клодом ис Ричардом.
— Не знаю, какая по номеру, но это метка. Не первая,может быть, даже не вторая. Третья, быть может? У меня никогда не былочеловека-слуги или призываемого зверя. Я никогда не входил в триумвират. Тывходишь, так что ты скажи мне.
— Нам, — поправил Натэниел с тем же испуганнымпридыханием.
Я поглядела в широко раскрытые лавандовые глаза. Он ждал,что я сейчас сделаю, чтобы не было плохо. Я бы и рада, только не знала как. Незнала, как это началось, так откуда мне знать, как положить этому конец? Как бытам ни было, я отвернулась — не могла смотреть в это полное доверия лицо, в егоглаза, — и попыталась вспомнить третью метку. Тогда тоже были общиевоспоминания, но приятные. Мелькал Жан-Клод, кормящийся на надушённыхзапястьях, секс с женщинами в изящном бельё, Ричард, бегущий волком по лесу,богатый мир запахов, который открывался ему в этой форме. Все это быличувственные, но безопасные воспоминания. Мне в голову не приходило спрашивать,какие воспоминания они от меня прячут. Наверное, я не хотела знать.
— Я думаю, третья метка. Хотя, когда командовалЖан-Клод, это были лишь блики воспоминаний, в основном чувственные, но ничегослишком серьёзного. Как это мы влипли в такую адскую групповую психотерапию?
— О чем ты думала сразу перед тем, как воспоминанияначались? — спросил Дамиан.
— Кажется, о смерти. Да, я думала о смерти, но не знаю,почему.
— Тогда быстро подумай о чем-нибудь другом.
В его голосе зазвучала паническая нотка, и я могла понять,почему. Я уже чувствовала, как эта дверь у меня в голове начала прогибатьсянаружу, будто расплавляясь. И я знала, что когда она вылетит, лучше нам иметьплан действий.
— Я не пыталась никого пометить, — сказала я.
— Ты знаешь, как это прекратить? — спросил он.
— Нет.
— Тогда думай о чем-нибудь другом, хорошем.
— Радостные мысли, — подсказал Натэниел.
Я глянула на него:
— Я что, похожа на Питера Пэна?
— Что? — не понял Дамиан.
— Да, то есть нет, — ответил Натэниел, — ноты думай. Думай хорошие мысли. Как будто тебе надо летать. Я выжил потом, когдаНиколас… когда Николас погиб. Но второй раз я пережить это не хочу. Прошу тебя,Анита, думай хорошие мысли.
— А почему кому-нибудь из вас их не думать?
— Потому что мастер ты, а не мы, — сказалДамиан. — Твой разум, твои мысли и оценки, твои желания — вот что сейчасправит, а не наши. Но ради Бога, перестань думать о том плохом, что с тобойбыло, потому что я не хочу видеть худшее из того, что помню. Натэниел прав —думай радостные мысли.
— Радостные мысли, — повторил Натэниел и взял меняза руку двумя руками. — Анита, пожалуйста.
— У меня волшебный порошок кончился, — буркнула я.
— Волшебный порошок? — Дамиан покачалголовой. — Анита, я не знаю, о чем ты говоришь. Просто вспомни что-нибудьрадостное, приятное, счастливое, какое угодно, о чем угодно.
Я попыталась. Я вспомнила мою собаку Дженни, она погибла,когда мне было четырнадцать, и выползла из могилы через неделю после смерти.Выползла и залезла ко мне в кровать. Я помню её тяжесть, запах свежей земли игниющей плоти.
— Нет! — закричал Дамиан и дёрнул меня, оборачиваяк себе — глаза его стали дикими. — Нет, я не стану смотреть, что тамдальше. Не стану! — Он схватил меня за руки выше локтей и повернул к себе,встряхивая. Натэниел обхватил меня за пояс, прижимаясь к телу. — Неужто утебя нет хороших воспоминаний? — спросил Дамиан.
Как в игре, когда тебе говорят не думать о ком-то или очем-то. Мне надо было думать о хорошем, а видит Бог, у меня все кончалосьплохо. Мать моя была чудом, но она погибла. Я любила свою собаку, и онапогибла. Я любила Ричарда, но он меня бросил. Я думала, что люблю одного парняиз колледжа, но он меня бросил. Я подумала, каково ощущение от тела Мики, но явсе ждала, что и он меня бросит.
Натэниел обнял меня крепче, зарылся лицом мне в спину.
— Анита, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, Бога ради,полетай для меня.
Я тронула его руку, его пальцы, подумала о ванильном запахеего волос. О его лице, таком живом, когда он слушает, как Мика читает намвслух. Я все ещё думала, что Мика превратится из Прекрасного Принца в СтрашногоСерого Волка (без антропоморфизмов), но Натэниел меня никогда не бросит. Бывалиминуты, когда мысль о том, что Натэниел останется со мной на всю жизнь,вызывала панику, но я подавляла эту тревогу. Отталкивала.
