Днесь Ланселот, лорд Бенвикский,тоскуя тяжко, томился в горести.Печалил настрой его приверженцев любящих,друзей и родичей, разделивших удел его,покинувших Логрию и лорда Артура.Лионель и Эктор одни сидели,племянник с дядей, прошлые бедывоскрешали в мыслях. Могучий Эктор,Банов младший сын, о брате молвив,о славе его и слабости, сокрушался горько.«В былые дни нашего братства славногопочитался он первым. Почет и славуи мужей уважение к мощи и честиснискал он стократ, но стряслась беда,и преданность пала. Так прекрасна монархиня,так прям паладин, так прочны сети,поймавшие пленника. Не как подданный – королеву,не как даму – данник, но дороже жизниЛанселот любил ее, хоть лорду Артурупребывал предан. Победила любовь.Сколь ни старался он, не сумел вырватьсяиз силков на свободу. Страсть непреклоннаясо слезами и смехом склоняла исподволькак сталь стойкого – к сладости горькой».Лионель ответствовал – лорд горделивый,стоек в сражении, советом – мудр,сердца читал он и суть помыслов:«Да, любви во мне мало к леди безжалостнойчьи пагубны помыслы; прекрасна – как фея,мужам на муку в мир пришла она,судьбою сподвигнута. Но сочту я гнуснее[54]заведомо зоркие зависти очи,Мордреда мстительность во мгле раделасоветом тлетворным – о скверной цели.Не любил Ланселота он за лестную славу,за королевину ласку клял судьбу его;ненавидел Гавейна, неправде чуждого,благородного, смелого, сурового нравом.Ведь сюзерен любил его, на советах первымиз вассалов выслушивал; он владыку берег,как пес преданный – простака хозяина.Следил я за ними. Слова он нашептывалГавейну гнусные, Гвиневеру бесчестил,Ланселота ложью порочил,сгущая краски. Cтрашен был гневи горе Гавейна. Горд был Мордред:ведь слухи скверные на суд Артура,во вред – вестнику, внимавшему – к горю,принес простодушно самый преданный рыцарь[55].Так Гавейн снискал Гвиневры ненависть;а Ланселот ложь поддержал ее:что-де зависть и злоба в змею подколоднуюобратили отныне одного лишь рыцаря,кто, вровень во всем с ним, не ведал ревности,кто за почтением прятал подозренье недоброек красе королевиной. Клятая подлость![56]Змея и впрямь здесь затаилась в травах,чтоб ужалить украдкой – не увидел он ее!»Эктор рек: «Вся родня нашаза блажь безумную, бесспорно, в ответе:кроме Лионеля. Легко отмахнулись мыот речей разумных, радели о немпо праву и поводу, покрывая неправду,королевину ссору сочли своим деломиз любви к Ланселоту. Любовь не угасла,хоть свободу и содружество Стола Круглогов распре рьяной раскололи мы надвое.Мечи могучие мир нарушили,королеве в помощь. Приговор суровыйсмерть судил ей. Но смерть задержалась.Ло! Ланселот лучистым пламенем,смертоносный, сияющий, в сполохах грозныхнапал нежданно, неистово ринулсяна друзей давних, как на дерева – буря.[Королеву вызволил и вдаль умчал он]
Последняя строка была вычеркнута, а под ней отец карандашом вписал слова: «Я там был с ним», – по-видимому, их произносит сэр Эктор.
Здесь данный текст, – назовем его «вариант с Лионелем и Эктором» (сокращенно ЛЭ) заканчивается. Я уверен, что из этого пересказа событий в косвенной речи ничего больше написано не было. Видно, что после строки «Мечи могучие мир нарушили», за семь строк от конца, данный текст приближается к ПВ в Песни III.71–80; и действительно, последние пять строк почти совпадают с текстом как самой ранней рукописи А, так и последующей рукописи Б, где говорится:
Смерть судили ей. Но судьба замешкалась.Ло! Ланселот лучистой молнией,смерть сея, в сполохах грозныхнапал нежданно, неистово ринулсяна друзей давних, как на дерева – буря.
Если бы на этом все имеющиеся свидетельства заканчивались, можно было бы предположить, что если мой отец не держал перед глазами вариант Б, то, во всяком случае, когда он дошел до этого места в «варианте с Лионелем и Эктором», он, должно быть, воспроизводил фрагмент из Б по памяти; а если так, то, вероятно, к тому времени отец осознал, что Лионель и Эктор становятся просто-напросто рассказчиками истории в ретроспективе, как ее уже изложил он сам. Но, как мы вскоре увидим, на самом деле все куда сложнее.
Однако, прежде чем обратиться к данному вопросу, отметим: эта новая версия особенно интересна тем, что только здесь и в Конспекте I отец сколько-то подробно описал интриги Мордреда. Во втором конспекте говорится только, что «Мордред, действуя исподтишка, предостерегает и Ланселота, и короля». В третьем конспекте, который, как отмечает отец, был воспроизведен в поэме, об этом вообще не упоминается, кроме как в вычеркнутой фразе о том, что Мордред предал Ланселота; но сообщается также, что по возвращении во Францию, размышляя о том, что же ему делать, Ланселот думает о «холодном презрении Гавейна, коему он причинил зло». Безусловно, ни один из этих конспектов не соответствует в точности предполагаемому повествованию; это скорее памятки, важные «моменты», которые автор записал, чтобы не позабыть.
Однако из Конспекта I мы узнаем, что Мордред рассказал обо всем Гавейну и его братьям; что Агравейн донес королю; и что Ланселот убил Агравейна. Основной сюжетообразующий элемент здесь – то, что Мордред, солгав и Ланселоту, и Гвиневере, утверждал, будто предательство «затеял Гавейн из зависти»; и Ланселот Мордреду поверил. Здесь впервые появляется «холодное презрение» Гавейна к Ланселоту, который был к нему так несправедлив; эта же формулировка повторится в третьем конспекте.
