Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
В лабиринте путаных коридоров, пыльных комнат и полок, переполненных мертвыми кошмарными тварями и
Для меня он прекрасен – прекраснее, чем цветущий луг по весне.
Есть еще кое-что, я должен сказать это, прежде чем уйду.
В пыльных комнатах, полных жутких, извивающихся и скребущихся тварей темной холодной глубины.
Последнее, что я должен сказать губы полуоткрыты
Секреты, секреты, секреты.
Глава четвертая
Луч лампы ласкал скорлупу; монстролог склонился над яйцом, разглядывая его через лупу, затаив дыхание, которое и так уже было легче ветерка на том самом цветущем весеннем лугу. Он провел все необходимые замеры – масса, температура, объем, – и теперь слушал его через стетоскоп. Работал он быстро. Не хотел слишком долго подвергать яйцо воздействию подвального воздуха. Как верно заметил Метерлинк, Новая Англия – это вам не тропики.
– Что ж, оно полностью соответствует описаниям в литературе, – сказал он мне, – хотя их немного и они не отличаются точностью. Возможно, это действительно яйцо Т. Церрехоненсиса. По крайней мере, для крокодила или морской черепахи оно слишком крупное. В то же время оно определенно принадлежит рептилии. Гигантскую анаконду и боа-констриктора тоже придется исключить – из-за размера; родство между ними есть, но очень дальнее. Что ж! Остается положиться на старую истину – время покажет. – Он выпрямился и поднял лупу на лоб. Его щеки раскраснелись. Не имея никаких доказательств того, что именно оказалось в его руках, он все же был уверен. – Будем держать его в тепле и в темноте, и посмотрим, что из него вылупится через несколько недель.
– Как раз к Конгрессу, – заметил я. – Прямо подарок вам, доктор.
Он слегка напрягся.
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
– Последний в своем роде, – сказал я. – Как будто на вашей шляпе и без того мало перьев.
– Знаешь, Уилл Генри, в последнее время ты говоришь подобные вещи таким тоном, что я не понимаю, смеешься ты надо мной или хвалишь, а может, и то, и другое.
– Я лишь констатирую очевидное, – сказал я.
– Привычка политиканов и романистов. Советую тебе обходиться без нее.
Он вернул яйцо в гнездо из соломы и около получаса возился над ним, пристраивая крохотную лампу-обогреватель, замеряя температуру возле поверхности.
– Мы будем дежурить возле него по очереди, – сказал Уортроп. – Проверять его надо каждый час, пока оно не будет готово проклюнуться, да и потом тоже не оставлять без внимания. Столько же для нашей безопасности, сколько и для его. По крайней мере, еще два человека, кроме нас, знают о его нынешнем местонахождении. Дойди слух о нашей находке до лишних ушей… и это приведет к последствиям куда более серьезным, чем то, что в состоянии натворить он сам.
Уортроп говорил со мной, но смотрел по-прежнему на яйцо.
– Его яд самый опасный из всех известных, он в пять раз превышает по токсичности яд Гидрофиса бельчери. Капли на кончике иглы достаточно, чтобы убить взрослого человека.
Я присвистнул.
– То-то он такой дорогой. Чайной чашки хватит, чтобы отправить к праотцам целую армию…
Он покачал головой и горько усмехнулся.
– Каждый делает те выводы, которые соответствуют его природе.
– В смысле?
– Его ценность не в том, что он способен отнять. А в том, что он может дать.
– Об этом я и говорил, доктор.
– Смерть как дар?
– Да. Один дарует, другой принимает.
Все еще улыбаясь:
– Кажется, я объяснил недостаточно ясно. – Он снова перевел взгляд на яйцо. – Возьмем ту же каплю. Разбавим ее водой из расчета один к десяти. Тогда ее можно будет ввести прямо в вену, или курить с табаком, как предпочитают некоторые. Эффект, как я слышал, невероятно эйфорический, даже оргазмический, за отсутствием лучшего слова. Одной дозы – одной затяжки – довольно, чтобы человек превратился в раба этого снадобья и стал более зависимым от него, чем курильщик опиума – от опиума. Действие его необратимо, как действие яблока в Раю: стоит надкусить, и назад дороги нет. Каждый вдох порождает желание сделать еще один – и еще, и еще, – пока не перестроится мозг. А тогда тело не сможет обходиться без него, как легкие не могут обходиться без воздуха, а клетки – без глюкозы.
Я сразу все понял. Поставщик этого суперопиума разбогатеет неслыханно, причем сразу. Все наркобароны мира в сравнении с ним будут бедны как церковные мыши, вот о чем говорил Уортроп. Метерлинк не лгал: его клиент просил на удивление мало, подозрительно мало, на мой взгляд.
– Что-то здесь нечисто, – сказал я. – Если клиент Метерлинка хотел от него избавиться…
– Очень проницательно с твоей стороны, Уилл Генри. Да, возможно, я все же ошибся… Цена была слишком мала для человека, который понимал, что у него в руках, и слишком велика для того, кто не понимал!
– Возможно, Метерлинк вовсе не планировал продавать его вам. Не исключено, что вы были нужны только для того, чтобы засвидетельствовать его подлинность.
– Но зачем? Все, что ему нужно было сделать, это дождаться, когда он вылупится, собрать яд, а затем просто пристрелить, прошу прощения.
– Тот, кто его нанял, знаком с вами, или, по крайней мере, слышал о вас…
Скрестив на груди руки и откинув голову с профилем патриция, он смотрел на меня сверху вниз.
– И? На какие мысли это тебя наводит?
– На такие, что у него мог быть иной мотив, кроме выгоды.
– Отлично, мистер Генри! Это правда: мне придется пересмотреть свою оценку ваших способностей. Но что это может быть за мотив? – Я открыл рот, но он поднял руку. – У меня есть кое-какие соображения по этому поводу, которые я предпочитаю пока не высказывать вслух. Слишком много желающих поделить пирог, который еще не испекся.
Я нахмурился.
– Это что, цитата?
Он засмеялся.
– Теперь да.
Наше бдение продолжалось около месяца. «Заветный день» приближался, его тревога росла – а с ней борода и волосы, – аппетит таял. Он часами торчал возле яйца, возился с лампой, подкладывал соломку, слушал, как развивается в кожистой оболочке жизнь, прикладывая к ней стетоскоп. К моим повседневным обязанностям, – а я должен был готовить, стирать, убирать, ходить на рынок, отвечать на письма, и все в таком духе, – добавилось неусыпное наблюдение за дверью полуподвала, причем револьвер доктора был всегда при мне. При малейшем шуме он вздрагивал, спал не более тридцати минут кряду и вообще из практикующего натурфилософа превратился в нервную суррогатную мать. Не раз и не два я, заставив себя спуститься по лестнице в подвал, чтобы навестить Уортропа, находил его в каком-то оцепенении: он сидел, опершись подбородком на ладонь, и не сводил сонных глаз с гнезда из соломы.
Ознакомительная версия. Доступно 64 страниц из 319
