Бал в пышном, с блестками бархате смотрелся великолепно. Туджу разожгла свадебный костер и приступила к обряду.
Мод напряженно слушала – но не молитвы, которые возносила Туджу. Нет, она ничего не слышала.
Свадебное торжество – скучное, проведенное по всем правилам, закончилось быстро. Вскоре после церемонии гости покинули дом семьи Белен, проводив Рало и Маль в дом жениха, где было обещано продолжение веселья. Туджу, Хехум, Ало и Ната присоединились к остальным ради приличия, Бела остался дома. Он и Мод почти не разговаривали. Оба сняли праздничную одежду и молча легли в постель, находя утешение в объятьях друг друга и стараясь не ждать, что зловещий плач возобновится. Ничего подозрительного они не услышали – лишь то, как возвратились члены семьи, – а потом все стихло.
На следующий день Туджу предстояло вернуться в храм. Рано утром она заглянула в покои Белы и Мод. Ее невестка только что встала.
– Мод, где мой меч? – задала вопрос Туджу.
– Ты убрала его в сундук в танцевальной комнате.
– Там лежит только твой бронзовый меч, а моего нет.
Мод не говоря ни слова посмотрела на Туджу; сердце гулко заколотилось.
Из-за дверей послышался какой-то шум, крики, грохот.
Мод побежала в ханан, в комнату, где прежде спала вместе с Маль, и съежилась в углу, закрыв уши ладонями.
Позже там Бела ее и нашел. Он ласково взял жену за запястья и поднял на ноги. Мод вспомнилось, как он тащил ее вверх по холму, по тропинке меж деревьев.
– Маль убила Рало, – сказал он. – Она спрятала меч Туджу под одеждой. Ее задушили.
– Где она это сделала?
– В своей постели, – бесцветно произнес Бела. – Он, как всегда, не сдержал обещания.
– Кто ее похоронит?
Бела долго молчал, потом наконец ответил:
– Никто. Она женщина Грязи, которая убила человека Короны. Ее труп бросят в яму за бойней на растерзание диким псам.
– Ну нет, – возразила Мод и выдернула запястья из его рук. – Нет, – повторила она. – Маль будет погребена.
Бела отрицательно покачал головой.
– Неужели ты готов все разрушить, Бела? – спросила Мод.
– Тут я бессилен, – отозвался он.
Она вскочила, однако Бела ее удержал. Семье он сказал, что его жена обезумела от горя. Мод заперли в комнате и не спускали с нее глаз.
Бид знал, что не дает ей покоя. Чтобы утешить Мод, он солгал, будто ночью пошел к яме за бойней, вытащил тело Маль и похоронил за Полями. Сказал, будто бы произнес над могилой слова, с которыми, как он помнил, обращаются к духу. Бид в красках расписал, как выглядит место упокоения Маль – в дубовой роще, среди цветущего кустарника, – и пообещал отвести туда Мод, когда той станет лучше. Мод с улыбкой выслушала его и поблагодарила. Она знала, что он лжет. Каждую ночь Маль приходила к ней и беззвучно ложилась рядом.
Бела тоже знал о явлениях Маль. К постели жены он более не приближался.
Всю беременность Мод не выпускали из дома. Роды начались почти через десять месяцев. Ребенок был слишком крупным; он умер во чреве и тем убил свою мать.
Бела тен Белен похоронил жену и нерожденного сына вместе с мертвыми рода Белен на священных землях храма, ибо хоть она и была из людей Грязи, но в ее утробе покоился мертвый бог.
Растерянный рай
Страх душу утвердит. Понять бы мне —
Ушедшее ушло, но близко так…
Проснувшись в сон, я мыслил в этом сне.
Учусь в пути, и цель понятна мне.
Теодор Рётке. Пробуждение[66]
Комок грязи
Синее – это много-много воды, как в гидропонных баках, только глубже, а все остальное – это почва, как в теплицах, только больше. А вот неба она никак не могла себе представить. Папа говорил: небо – это такой шарик вокруг комка грязи, только на глобусе его не показывают, потому что так его не видно. Он прозрачный, как воздух. Это и есть воздух. Только голубой. Воздушный шарик, и изнутри он голубой, а внутри его – комок грязи. А воздух – снаружи? Вот странно. А внутри комка есть воздух? Нет, говорит папа, только почва. Люди живут на поверхности комка, как внезники навне, только без скафандра. И голубым воздухом можно дышать, как внутри. Ночью видны звезды и космос, как навне, говорил папа, а днем – только голубое. Она спросила – почему? Папа сказал, потому что днем свет ярче. Голубой свет? Нет; свет давала желтая большая звезда, а из-за воздуха все было голубое. Потом девочке надоели вопросы. Все было так сложно и так давно – какая разница?
Конечно, они все «приземлятся» на другом комке грязи, но она тогда будет совсем старая, почти мертвая – шестьдесят пять лет ей будет. Если ей будет еще интересно, она все поймет.
Определение по исключению
В мире жили только люди, растения и бактерии.
Бактерии живут в и на людях, и растениях, и почвах, и всяком таком. Они живые, но их не видно. Даже когда бактерий очень много, их жизнь все равно неприметна или кажется попросту свойством их обиталища. Их бытие протекает в другом масштабе, в другом порядке величин. А порядки животного царства обычно не в силах воспринимать друг друга без инструментов, позволяющих изменять масштаб видимого. Когда такой инструмент появляется, наблюдатель, как правило, глазеет изумленно на открывшуюся ему картину. Но инструмент не открывает наблюдателя миру низшего порядка, так что тот продолжает свое неторопливое, размеренное бытие – покуда на предметном стеклышке не высохнет капля. Взаимность – такая редкая штука.
Здесь потаенный мир анималькулей аскетичен. Не проползет мимо тягучая амеба, не прошелестит изящная инфузория-туфелька, не пропылесосит ротифер; только мелкие твари-бактерии трепещут непрестанно под ударами молекул.
И то не всякие. Здесь нет дрожжевых грибков и нет плесени. Нет вирусов (минус следующий порядок). Нет ничего, что вызывает болезни у людей или растений. Только необходимые бактерии – чистильщики, ассенизаторы, производители чистой почвы. В этом мире нет гангрены и сепсиса нет. Нет менингита, нет гриппа, нет кори, нет чумы, нет тифа, равно брюшного и сыпного, или туберкулеза, или СПИДа, или холеры, или желтой лихорадки, или лихорадки Эбола, или лихорадки денге, или сифилиса, или полиомиелита, или проказы, или бильгарциоза, или герпеса, нет ветрянки, септических язв или опоясывающего лишая. Нет болезни Лайма – нет клещей. Нет малярии – нет москитов. Нет блох и мух, тараканов или пауков, червей или долгоносиков. У всего, что шевелится, ровно
